А не схватить ли его нож, не перерезать ли ему горло? – проносится в голове, но в том, как он посмотрел на меня, я вижу подсказку… в его глазах было нечто такое… Не тот ли это беззаконник, которого я видела по дороге к становью… тот самый, который отпустил меня? Я наклоняюсь над его телом и нутром чую – да, это он. Я протягиваю руку, чтобы убрать ткань с его лица, но тут слышу карканье, оно доносится со всех сторон. Я пячусь, потом бегу к воротам.
Хелен вбегает в становье, и ворота начинают закрываться. Поначалу я думаю, что это ошибка, что они меня просто не видят, но, когда слышу, как щелкает засов, до меня доходит – это дело рук Кирстен.
Из-за возбужденных криков беззаконников и визга девушек я не могу думать, не могу дышать. Я бегу, бегу со всех ног, и тут на меня снова накатывает головокружение, земля качается, но я не могу поддаться дурноте. Если мне не удастся перебраться через ограду, домой я отправлюсь в склянках. Подбежав к воротам, я, хватаясь за ленты погибших девушек, лезу наверх, а когда они заканчиваются, вцепляюсь в створки. Пытаюсь подтянуться, но ноги мои налились свинцом. Я все-таки собираю волю в кулак и переваливаюсь через ворота, но, как только я оказываюсь на земле, на меня набрасывается Кирстен.
С раздувающимися ноздрями и яростью, полыхающей в глазах, она прижимает к моему горлу лезвие топора.
– Зачем ты это сделала? Зачем вмешалась? Из-за тебя ее чуть не убили.
– Я ее спасла… – выдавливаю из себя я, хотя горло мое пережимает топор. – Если бы я не вмешалась, она бы…
– С ней было бы все в порядке! – вопит Кирстен, и на висках ее вздуваются вены. – А кто, по-твоему, спас тебя! – Она еще глубже вдавливает топор в мое горло. – Я, – говорит она. – Это я остановила того беззаконника. Они все это видели. – Она оглядывается на толпу. – Неужто вы будете отрицать, что это было волшебство?
Я хочу ответить, но боюсь. Боюсь, что она вдавит лезвие топора глубже, и еще больше боюсь того, что мне хочется сказать.
– Я… я не знаю, что заставило его остановиться, – шепчу я, чувствуя, что на глазах выступили слезы. – Но такое уже было… по дороге сюда.
Кирстен качает головой.
– Если ты хочешь отречься от своего волшебства и по возвращении оказаться на виселице, то на здоровье! Но не тащи за собой остальных. – Она убирает топор, и я, держась за горло, делаю глубокий вдох.
Кирстен встает и поворачивается лицом к толпе.
– Мы пытались ей помочь, но она безнадежна. Любая, кто станет якшаться с этой еретичкой, будет наказана.
Лежа на земле, я смотрю им вслед. Они уходят обратно к костру, по их лицам я вижу – то, что произошло, стало для них решающим доказательством существования волшебства. А мои слова никого не убедили.
Но я знаю, что видела. Знаю, что чувствовала.
Они могут называть это волшебством.
А я называю это безумием.
Но одно ясно как день.
В этом месте нет никакой благодати.
Глава 30
Незадолго до рассвета по лесу прокатывается волна мерзкого карканья, и, когда над восточной частью ограды медленно поднимается солнце, Эйми больше не сидит у ворот. Девушки шепчутся – они воображают, что это Кирстен заставила ее умереть, чтобы больше не слышать, как она поет ту песню, но я знаю: я и раньше видела в глазах Эйми сомнения и грусть. Она была слишком слаба для нашего мира. И вот теперь ее больше нет.
Со мной никто не разговаривает. Девушки даже не смотрят в мою сторону.
Поскольку все кадки для сбора дождевой воды уничтожены, остается только колодезная, но мне не дают пить и ее – стоит приблизиться к колодцу, как меня гонят прочь.
Ползая на карачках вдоль ограды, я слизываю с травы росу, но от этого мне еще больше хочется воды.
Двигаясь вдоль границ поляны с запада на восток, я слышу плеск озерной воды, но это не единственный звук. Еще я слышу дыхание. Оно преследует меня постоянно, словно моя собственная тень. Я пытаюсь убедить себя, что это по ту сторону ограды бродит Майкл, но такого просто не может быть – Майкл вечно болтал, болтал без умолку. А может, это Ханс? Нет, невозможно – здесь по-прежнему небезопасно. Что меня убивает, так это молчание. Молчание и уверенность в том, что это тот беззаконник.
– Я знаю, что ты там, – шепчу я.
И останавливаюсь как вкопанная, прислушиваясь, но ответа нет.
Я чувствую себя так, словно сошла с ума, и, быть может, так оно и есть. Наверное, я сошла с ума, едва мы явились в это проклятое место, но мне все равно хочется знать, почему он не убил меня тогда, когда по дороге сюда я сошла с тропы, и почему отпустил, когда бросилась спасать Хелен. Я знаю, что волшебство Кирстен тут ни при чем, ведь в первый раз ее вообще не было рядом. Но тогда что же его остановило?
* * *
Когда день сменяется вечером, я, влекомая к костру запахом подгоревшей стряпни, занимаю место в хвосте очереди. Знаю, что рискую, но я слишком голодна. Без пищи и воды я долго не протяну.
Дойдя до котла с едой, я протягиваю Кэти свою миску, но она, зачерпнув со дна последний половник, выливает варево на землю. Живот урчит от голода.
Я не могу позволить себе остаться голодной и наклоняюсь, чтобы ложкой соскрести шипящее варево с земли в миску, но Кэти припечатывает его грязной подошвой своего ботинка.
Я смотрю на остальных, ожидая, что кто-то из них вступится за меня, но все молчат. И это после всего, что я для них сделала… после всех моих стараний облегчить им жизнь.
Сделав глубокий вдох, я под их злобными взглядами про – хожу в барак и вижу, что на месте, где я спала, нет ни кровати, ни моих вещей. Я могла бы вытащить из угла еще одну железную койку и слушать, как девушки злобно квохчут у меня за спиной, но я слишком устала. Устала от борьбы, от беспокойства за остальных, от всего. Свернувшись калачиком на полу, я пытаюсь не плакать, но, как ни тщусь сдержать слезы, становится только хуже.
Скрипит дверь, и я перестаю дышать. Ко мне приближаются – одна пара ног, обутых в ботинки. Я чувствую себя, словно тот опоссум, которого мы с Майклом видели на тропе, ведущей на луг, несколько лет назад. Мы подумали, что он мертвый, но он только притворялся. Тогда это показалось мне таким бессмысленным, таким глупым – но что еще ты можешь сделать, когда чувствуешь себя беззащитным? Когда мир против тебя?
Шаги останавливаются за моей спиной, на уровне поясницы. Я жду, что сейчас чья-то нога лягнет меня ботинком, но вместо этого слышу тихий стук, будто что-то упало на пол, затем шаги удаляются и затихают. Подняв с пола фонарь, я различаю край зеленого плаща, скрывающегося за дверью. Герти.
А там, где она стояла, лежит маленькая картофелина.
Я хватаю ее и вонзаю в нее зубы. Ее кожица так обжигающе горяча, что я даже не чувствую вкуса, но мне все равно – лишь бы что-то съесть и ощутить хоть какое-то тепло.
