Я жду, я жажду, чтобы наконец объявили мой приговор, потому что как только он это сделает, я смогу сказать мою правду. Закон гласит, что во время экзекуции или казни женщина должна все видеть и слышать. И, даже если они попытаются заставить меня молчать, человеческое тело сгорает не сразу…
Мистер Уэлк надменно обращается к толпе.
– В качестве своего последнего акта служения округу Гарнер и дара моему сыну я приговариваю Тирни Джеймс к…
– Это мой ребенок, – говорит Майкл, не отрывая глаз от земли.
Все ахают. В том числе и я.
– Полно, полно. – Мистер Уэлк вскидывает руки. – Мы же все знаем, что в последний год Майкл не покидал округ. Юноша потрясен, вот и все, потрясен и смятен. Просто дайте ему минутку, чтобы он смог прийти в себя. – Мистер Уэлк поворачивается к своему сыну. – Я понимаю, что ты огорчен, но…
Майкл отстраняется.
– Тирни являлась ко мне во сне. – Он обращается к толпе. – Ночь за ночью мы с ней лежали на нашем лугу. Вот насколько крепки связывающие нас узы. Именно в этом заключалось волшебство Тирни.
– Этого не может быть, – выкрикивает кто-то из стоящих в толпе. – Она же шлюха. Это очевидно всем.
Мистер Уэлк делает знак стражникам схватить меня, но Майкл становится на их пути.
– Если вам нужно кого-то наказать, накажите меня, – говорит он. – Это моя вина. Я приказывал ей являться ко мне в ее снах, я заставлял ее отдаваться мне, потому что я эгоистичен и хотел соединиться с ней сразу, не желая ждать целый год.
Я всматриваюсь в его лицо, поскольку не могу определить, действительно ли он настолько одержим, чтобы верить в то, что говорит сейчас, или же он намеренно лжет, чтобы защитить меня.
– Я знаю про сны Тирни. – Рядом со мною становится Герти. – Они так же реальны, как то, что сейчас она стоит перед вами.
– Это колдовство, – раздается бас из толпы. – Эти двое сговорились. Это непотребство.
Я прошу Герти не вмешиваться, не навлекать на себя неприятности ради меня, когда к ней присоединяется Кирстен. Одна за другой ко мне подходят девушки, с которыми я пережила год благодати. И у меня едва не подгибаются колени. Никогда в жизни я не видала, чтобы женщины выступали единым фронтом так, как сейчас. И, обводя глазами площадь, я вижу, что это заметили все. Мужчины слишком увлеклись своими пустыми разглагольствованиями о волшеб – стве, и сейчас их лица красны, они гневно вопят, а женщины стоят молча, как будто ждали этого всю свою жизнь. И подобно дымку на далеких горах на одежде нескольких женщин вспыхивают крошечные красные цветы.
Я вижу такой цветок на грудке передника женщины, работающей в цветочном ларьке, той самой, которая в День невест, перед моим уходом из округа подарила мне фиолетовый ирис, символ надежды. Еще один цветок алеет под кружевным воротником тети Линии; помню, в День невест она сказала оставаться в лесу, где мне самое место, и уронила веточку остролиста – а ведь кусты остролиста росли на склоне холма, неподалеку от источника. Приколот красный цветок и к платью Джун. Она тайком зашила в мой плащ сотни семян овощей. А матушка сказала мне, что в источнике вода свежее всего.
Пытаясь помочь, они все так рисковали, а я об этом даже не подозревала. И мне вспоминаются слова матушки:
– Хотя глаза твои и открыты, ты не видишь дальше своего носа, – шепчу я.
На глаза мои наворачиваются слезы, но я не решаюсь моргать, потому что не желаю ничего пропустить.
– Это зашло слишком далеко, – говорит мистер Уэлк, делая знак стражникам.
– Ты что же, хочешь сказать, что все они лгут? – спрашивает Майкл. – Они все?
Мистер Уэлк хватает его за локоть.
– Я понимаю, что ты хочешь сделать, и это благородно, но ты не ведаешь, что творишь. Эта ситуация может выйти из-под контроля.
Майкл вырывает руку.
– Или ты называешь лжецом меня? – восклицает он достаточно громко, чтобы слышали все. – А может тем самым ты говоришь, что никакого волшебства не существует.
– Не мели чепухи. – Мистер Уэлк фальшиво смеется. – Разумеется, волшебство существует. – Он сглатывает. – Просто я думаю, что главное здесь – это наша безопасность. – Он обращается к толпе: – Откуда нам знать, что она не придет к нам в наших сновидениях… не убьет нас во сне?
– У Тирни больше нет волшебства – я чувствую это, когда смотрю на нее, – говорит Майкл, стоя передо мной, но по-прежнему не глядя мне в глаза. – Подойдите… и посмотрите сами.
Мужчины подступают ближе, разглядывая каждый дюйм моего тела. Мне хочется выцарапать им глаза, но я заставляю себя стоять смирно.
– Хватит. Мне это надоело. – Мистер Уэлк машет рукой одному из стражников. – Принеси факелы.
Майкл бросает на отца испепеляющий взгляд.
– Я предупреждаю тебя – если ты сожжешь Тирни, то вместе с ней придется сжечь и меня.
От лица мистера Уэлка отливает вся кровь, и я вижу, насколько он любит своего сына: он готов стерпеть все – даже меня – лишь бы не потерять его.
– Я вот что скажу… – Он делает стражникам знак держаться поодаль. – Я сам осмотрю ее, – говорит он сквозь зубы, словно нахождение в непосредственной близости от меня вызывает у него физическую боль.
Я чувствую исходящую от него ненависть, но есть и нечто иное. Страх. Он теряет контроль над ситуацией, и мы оба это знаем. А как он сам изрек, когда сек меня розгой по заду в аптеке: «Отсутствие должного уважения – это скользкий путь».
– Мой сын говорит правду. – Сгорбив плечи, он поворачивается лицом к толпе. – Волшебство покинуло ее.
Мужчины испускают разочарованный вздох.
– Но это доказывает, что волшебство девушек становится сильнее, – внезапно воодушевившись, добавляет мистер Уэлк. – А стало быть, год благодати нужен нам больше, чем когда-либо прежде.
Мне приходится прикусить язык и слушать, как он нагнетает страх, как раздувает ложь, но, посмотрев на женщин, я вижу надежду. Это еще не бунт, как в моих снах, и не демонстрация силы, той силы, которой обладает снившаяся мне девушка, но, может быть, это начало… начало чего-то большего, чем мы сами.
– Пожалуйста, не делай этого, сынок, – просит мистер Уэлк. – Она того не стоит. Она выставляет тебя дураком.
Майкл держит в руках черную ленту и говорит мне повер – нуться спиной.
Я знаю, что это мой последний шанс рассказать правду, быть услышанной, но в это мгновение я чувствую, как во мне шевелится ребенок. Ребенок Райкера. Если я сейчас не отступлюсь, если не приму эту милость, то род Райкера умрет вместе со мной.
И я поворачиваюсь, а по щекам моим текут слезы.
Перед тем как завязать на косе черный шелк, Майкл вытаскивает из моих волос красную ленту, причем дергает ее сильнее, чем необходимо, но я не против. Сейчас мне нужно почувствовать что-то, что могло бы отвлечь меня от мучительного осознания того, что меня вынуждают замолчать раз и навсегда. Но теперь речь идет уже не обо мне.
