Запыхавшийся гость остановился и крикнул что-то Роже и Мирьям, которые вырвались далеко вперёд. Они обернулись, сияя улыбками. Толстяк махнул им рукой — бегите, мол, не ждите меня, я здесь отдохну. Достал платок, вытер лицо, шею и тяжёлой походкой направился к скамейке, стоявшей перед домом мадам Вишт, у воды.
На скамейке уже кто-то был. Старушка давно приметила его: незнакомый человек с длинной шеей и острыми плечами. Он сидел неподвижно, запрокинув голову, видимо, любовался восходом. Горы и озеро меняли синий на розовый. Солнце вставало. Великан плюхнулся на скамейку и что-то сказал соседу. Тот не ответил, разговор не завязался. Мадам Вишт с беспокойством смотрела на скамейку. Это была её личная деревянная скамейка с резной спинкой и коваными ножками. Над ней качалась плакучая ива, вокруг росли пунцовые розы. Скамейка была очень дорога старушке, уже несколько лет она являлась конечным пунктом её пеших прогулок — из дома через дорогу к воде. У неё была мечта — умереть на этой скамейке, глядя на горы и озеро. Выдержит ли скамейка такого толстого негра? Не придётся ли её чинить?
Откинувшись мощным торсом на жалобно постанывающую спинку будущего смертного одра мадам Вишт, великан застыл. Пылающий апельсин медленно катился по острым вершинам. Казалось, что сейчас он напорется пухлой коркой на многозубую вилку и навеки застрянет. Отдохнув, негр тяжело поднялся и пошёл восвояси, переваливаясь, как медведь, подбородком и грудью вперёд.
«Ушёл!» Мадам Вишт с облегчением вздохнула. Ей тоже захотелось посидеть на скамеечке. Слуга осторожно ввинтил её узловатые ноги в зелёные замшевые туфли на толстом каблуке, вдел сухие руки-ветки в рукава льняного пальто с бордовым клетчатым воротником. Мадам Вишт вышла из дома и медленно побрела к воде, опираясь на трость и Александра. Эту трость ей подарил на девяностолетие племянник. Набалдашник был в виде черепа. Мадам Вишт сказала Иво, что грешно смеяться над старушкой, однако тростью пользовалась, потому что опираться на череп было удобно.
Старуха села на край скамейки, убедилась, что с одром всё в порядке, и внимательно посмотрела на Ганю. Он спал. Его лицо было спокойным, красивым. Высокий лоб, усики, ровное дыхание. Мадам Вишт увидела чемоданчик. «Неужели он здесь ночевал?» Темнокожий юноша не был похож на бродягу — элегантно одетый, с книжкой в руках. У него тоже была палочка. Мадам Вишт смотрела, как чайки ссорятся с вороной. Ворона стащила где-то кусок хлеба и уселась на мачте лодочки, пришвартованной к маленькой пристани. Это была лодка племянника. Чайки кружили над вороной и пронзительно требовали отдать добычу, а ворона их дразнила, покачивая клювом, из которого торчала пышная мякоть.
— Александр, на каком языке эта книжка? Это ведь русский язык?
Слуга пожал плечами и уставился на ворону.
— Это русский, я знаю.
Мадам Вишт вспомнила русского писателя, с которым была знакома много лет назад. Он жил в Монтрё-Паласе и охотился на бабочек. Тоже, бывало, проносился по набережной — с сачком, горбатым носом и хищным взглядом. Теперь днём и ночью качается на венском стуле перед своей гостиницей.
Подбежали Роже и Мирьям — стройные, загорелые, с синими глазами, морщинистыми шеями и гладкими лицами. У Роже была самая большая в Швейцарии коллекция джазовых пластинок и механических пианино. Ещё он собирал картины и музыкальные шкатулки. Подбежали Агин с Кокин. Агин много путешествовал и собирал шапо. Шапо он отвёл специальную комнату. Там по стенам висели на гвоздиках фески, сомбреро, ушанки, фуражки, кружевные чепцы, индейские уборы из бисера и перьев, клобуки, ермолки, колпачки, береты с помпонами. Подбежал Рено — в его доме не было посторонних предметов, он копил лишь деньги. Чайки орали, люди громко разговаривали и смеялись, Кокин с глубоким вздохом привалилась к Ганиной ноге. Ганя встрепенулся и сказал: «Экскюзе-муа».
— Ваша книга на русском? — спросил Александр.
— Да.
— Мадам, эта книга на русском.
— Сложный язык, — сказал Агин и похвастался: «зрасуйте, пасиба, низашта, краснае сухое, щиот пажалуста». Он был на Быкылдыдяке — эвенкском празднике первой рыбы, а потом в Москве, и все знакомые страшно ему завидовали.
— «La chiotte?»
[7] — Роже захохотал.
— По-русски «щиот» не то, о чём вы подумали, это счёт. В России в ресторанах просят «щиот». Бегите, господин Рено, я вас догоню.
— Ха-ха! Ты слышала, дорогая, по-русски «addition» это «chiotte»! Александр, мы идём к вам завтракать. Круассаны есть?
Слуга важно кивнул.
— Вы читаете по-русски? — спросила Ганю старуха.
— Да, я русский.
— Не могли бы вы мне прочитать что-нибудь по-русски?
— С удовольствием.
Ганя открыл наугад: «В любом случае жизнь — это лишь шествие теней, и одному только Богу известно, почему мы так горячо их обнимаем и с таким страданием с ними расстаёмся, если все мы тени. И почему, если это, а также многое, многое другое верно, почему же всё-таки мы, сидя в углу у окна, внезапно с удивлением осознаём, что на всём белом свете нет для нас никого реальнее, осязаемее и понятнее, чем вон тот молодой человек в кресле, — в самом деле почему? Ведь через секунду мы опять о нём ничего не знаем.
Таковы особенности нашего зрения. Таковы условия нашей любви».
Кокин тяжело снялась с места и отлучилась на газон. Присев на задние лапы, она неодобрительно смотрела на склочных чаек, которые носились над блестящей водой и кричали: «Хэлп! Хэлп! Хэлп!» Мадам Вишт, кажется, задремала. Гане было холодно и голодно, он закрыл книжку, встал со скамейки, пожелал всем прекрасного дня и побрёл по набережной, опираясь на палку и катя чемоданчик. Бабей был здесь, в этом маленьком городе, полном цветов и вкусных запахов, с афиш смотрело его родное толстое лицо. Как бы с ним встретиться? Как бы с ним поиграть? Ганю догнал Александр: «Мадам приглашает вас на чашку кофе». Ганя обернулся — старуха махала ему костлявой рукой.
У мадам Вишт в столовой был рояль. Косясь в его сторону, Ганя выпил кофе и торопливо съел два хрустящих круассана. Александр сделал вид, что не заметил, как юноша засыпал крошками ковер. «Можно поиграть?» Слуга милостиво кивнул. «Тише, тише! Сейчас будет музыка!» — сказала мадам Вишт расчирикавшимся молодоженам. Ганя вытер пальцы, бросил салфетку, подошёл к роялю, сел и спросил: «Григ или Шопен?» — «Григ», — сказала Мирьям. «Шопен», — сказала старушка. «Регтайм!» — крикнул Ганя так, что все вздрогнули. Он взял несколько аккордов и через мгновение потопил дом мадам Вишт в потоке таких весёлых звуков, что даже у заторможенного Александра ноги стали вскидываться сами собой. Старуха и Мирьям разахались. «Он должен это послушать!» — сказал Роже и убежал. Через десять минут он вошёл в столовую с негром — грозой скамеек. Мадам Вишт испугалась, что толстяк захочет куда-нибудь сесть, но он не садился — стоял, сложив руки на груди и вперив глаза в Ганину спину.
