Рывком оторвав нас от стены, Кристиан сделал шаг назад и прижал меня к узкой койке. Шелковая тьма скользнула по моим рукам. Я широко распахнула глаза. Губительный свет больше не мог прогнать тьму. За голой спиной Кристиана раскрылись крылья – рваные, черные, бархатные. Чернильные у основания и бледные по краям. Странные, жуткие, возбуждающие.
Я замерла на миг, впитывая в себя то, что видела. Рисунки на его лице. Сжатые губы. Хриплое дыхание. Каменные плечи и сильное тело, пригвоздившее меня к жесткой койке. Выступающие на шее и руках вены, расширенные черные зрачки и тонкий бирюзовый ободок вокруг. Его запах, его стоны, его каменную бархатистость. Черноту, клубящуюся вокруг нас. Его тьма трогала меня так же, как и руки. Прикасалась, ласкала, пробовала на вкус. Проникала. Сдирала мою одежду, пока не осталось ни клочка ткани. Я была обнажена и распята… И мне это нравилось.
Крылья закрывали нас от всего мира, отрезали от остатков жалящего света. В этом мире внутри тьмы были лишь мы. Наше хриплое дыхание. Наши стоны. Наши сплетающиеся тела. Наши торопливые толчки навстречу друг другу. Наши вспышки наслаждения. Крису словно всего было мало, мало… Пальцы сменяли губы, губы сменяла Тьма. Я уже не могла понять, что именно выписывает круги и спирали на моих бедрах, на моей груди и шее. От слишком ярких и темных ощущений разум утрачивал способность понимать, оставляя лишь чувства и крики.
Я ощущала его везде – между ног, во рту, на своей коже. Яростный, твердый, горячий. Ненасытный, безжалостный идол, готовый сожрать меня…
И это мне тоже нравилось.
Он заставляет меня делать дикие вещи… которые мне невыносимо нравятся. Облизывать его тело, прикусывать, гладить языком и ладонями. Гладить собой… Танцевать на его бедрах. Выгибаться под его руками. Стонать, стонать до сорванного горла. Лихорадочно сжимать его плечи, гладить и царапать спину, очерчивать рельеф мышц, зарываться пальцами в волосы.
Он сам делает дикие вещи. Пока сил совсем не остается. Пока дыхание не обрывается мучительным хрипом. Пока наслаждение не выламывает хребет и не разливается внутри горячей, вибрирующей волной. Пока я не падаю вниз, в самую Бездну, которая вдруг оборачивается бархатными темными небесами.
Некоторое время я лежу, закрыв глаза и втягивая воздух. На боку, лицом к Кристиану, все ещё сплетаясь с ним ногами. Сверху нас накрывает темное крыло. Сквозь прорехи и дыры пробиваются лучи белого света. И я понимаю, что эта кровать ужасно узкая…
Я осторожно провела кончиками пальцев по рисункам на лице Криса. Странные и угловатые линии, черные полосы и спирали. Мне хотелось остаться здесь навечно, под крылом из Тьмы. Лежать вот так – и ни о чем не думать.
Крис почти успокоился, его дыхание стало легким и неслышным. И Тьма стремительно таяла с его успокоением. Лампа, облепленная тенями, снова вспыхнула, заливая узилище светом.
В железную дверь снаружи несколько раз ударили.
– Кажется, мне пора идти, – вздохнула я.
– Вивьен, зачем ты пришла?
В дверь снова постучали. На этот раз гораздо настойчивее. Пожалуй, мне не стоит ждать, пока эта железная громадина распахнется.
Я торопливо сползла с койки и потянулась к своей одежде. Благо, помещение было крошечным, искать долго не пришлось. Натягивая штаны и кое-как застёгивая платье, я кожей ощущала взгляд Криса. Горячий, жадный и… непонимающий. Некоторые петельки на платье оказались оборванными, и я с досадой застегнула уцелевшие. Натянула сапоги и пошла к двери. Обернулась. Посмотрела на истаявшую тьму. На бледные остатки крыльев. На браслеты февра. Крис успел натянуть свои штаны, пока я мучилась с платьем. Глянула на снова обжигающе яркий шар-солнце под потолком каменного мешка.
Это было самое ужасное место для признаний. И самое неподходящее время. Но что, если другого уже не будет? Последнее время я как-то привыкла жить лишь настоящим.
Ударила кулаком по железной двери.
– Я пришла сказать… Больше не опускай идары, Кристиан. Не сдерживай Тьму. Отпусти ее и себя. Отпусти, Кристиан Левингстон. И еще… Я люблю тебя. Несмотря ни на что. Любого.
Февр устремился ко мне, звякнула цепь. И я увидела, как налилась чернотой Тьма вокруг Кристиана. Как зашевелились Тени, которых не было еще мгновение назад. Как потускнел губительный свет.
– Вивьен…
– Найди меня, февр, – пробормотала я.
Дверь распахнулась, и я вылетела из темницы. Сырой воздух остудил мои щеки. Ренегат-страж дернулся ко мне, но я лишь пролетела мимо, не обращая внимания на его вопросы.
Глава 23. Истории
В своей комнате я едва успела умыться и привести себя в порядок, как раздался стук в дверь. К моему огорчению, на пороге по-прежнему топталась серая ряса, а не кто-то из тех, кого я хотела бы видеть.
Энгар – а судя по голосу, это был все еще он, – изящно поклонился.
– Госпожа Вивьен, вас ожидает Приор.
Я молча последовала за ренегатом, размышляя, к чему готовиться, но не находя ответа. Ладно, попытаюсь пока хотя бы разведать обстановку.
А еще разузнаю, какого клятого склирза Великий Приор назвал меня дочерью? Что еще за ерунда? Или это очередная каверза, призванная окончательно утопить меня в глазах февров? Но зачем? Мне хватит и титула Освободительницы Чудовищ…
Так ничего и не решив, я вошла в помещение, в котором никогда раньше не бывала. Эта часть замка принадлежала Малому Совету. Тут находились кабинеты и личные покои, а еще круглый зал для совещаний и несколько комнат поменьше. В одной из них мы и оказались. Пол устилал мягкий зеленый ковер, такого же цвета гардины обрамляли окна. Еще здесь были уютные мягкие кресла и массивные торшеры, книжный шкаф, резные подставки для ног и стол из светлого дерева.
Сам Приор стоял у массивного портрета Стивена Квина. Последнего из Верховных февров изобразили в белом парадном мундире с золотыми эполетами и пурпурной лентой, пересекающей грудь. Ясный и суровый взгляд был устремлен вдаль, спина горделиво выпрямлена, а рука лежала на рукояти родового идара. Стивен на портрете был моложе Стивена, погибшего в Мертвомире. Наверное, его нарисовали в тот день, когда он занял почетный пост…
Я перевела взгляд на Приора. Он стоял, заложив руки за спину, и смотрел, не отрываясь. Фиолетовая ряса скрывала фигуру ренегата, но в ней чувствовалось напряжение.
Серый балахон разжег огонь в камине и удалился. Энгар – тоже.
Я оглянулась на дверь, размышляя, не стоит ли улизнуть, пока Приор увлекся изобразительным искусством. Но нет. Мне нужны ответы. И прямо сейчас!
Прошла к столу, налила себе воды в хрустальный бокал, понюхала. Обычная вода… Выпила. Покосилась на бархатные кресла. Но осталась стоять. И уже хотела прервать молчаливое созерцание ренегата, как он негромко произнес:
– Мне всегда нравился Вестхольд. Больно видеть, во что он сейчас превратился.
