Сегодня Рублев решил изменить тактику, он хотел дождаться Звонцова у его конторы и сесть на хвост преследователю Алексея. Не случайно же он шастает за Звонцовым, в любой момент возможно нападение, которое следует упредить.
Алексей вышел на улицу, когда начало темнеть, в явно приподнятом настроении. Что именно приподняло ему настроение – говорить излишне. Он беспечно шел домой, благо следовало пройти всего два квартала. Через минуту нарисовался преследователь. Это был тот самый мужик, который «вел» Звонцова вчера. Ехать медленно за парочкой на машине было рискованно, хвост мог засечь подозрительный «форд». После короткого раздумья Комбат обогнал Звонцова и свернул на дорогу, ведущую во двор, когда Алексей оказался буквально в нескольких шагах от нее. Расчет Бориса оказался верен: пьяный человек не успел отреагировать на показавшийся слева автомобиль. Звонцов ступил на проезжую часть. Комбат ударил по тормозам и выскочил из машины.
– Ты куда лезешь под колеса, придурок! – он изобразил крайнюю степень возмущения и даже замахнулся на Алексея.
При этом краем глаза Борис следил за преследователем Звонцова, надеясь, что незнакомец приблизится к нему. Но тот поступил даже лучше. Надеясь, что Комбат целиком поглощен разборками, мужчина подобрался к нему сзади, собираясь нанести коварный удар. В последнюю секунду Рублев уклонился, схватил противника, которого сила инерции бросила вперед, и от души приложил физиономией о дверцу «форда». Мужчина обмяк. Комбат запихал его в салон и сам торопливо уселся за руль. Когда место событий осталось далеко позади, Рублев остановился и быстро связал пленника. Он не особо мудрствовал и отправился туда, где его держали боевики Монгола.
По дороге мужчина очухался, попытался освободиться и, убедившись в тщетности своих потуг, угрожающе заявил:
– Слышь, мужик, ты это напрасно. Потом сильно жалеть будешь.
– О чем я буду жалеть, выражайся яснее.
– О своих закидонах. Думаешь, ты крутой? Видали мы таких крутых, их потом в больничках по частям собирали.
– Я бы на твоем месте не угрожал, а подумал о чистосердечном признании.
– Так ты мент? Борзый нынче мент пошел. Раньше вдесятером на одного наваливались, а тут… прямо герой.
– На такого, как ты, особого геройства не надо. – Комбат вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся ароматным дымом.
– Слышь, мужик, дай и мне закурить.
– Потерпишь, не заслужил еще.
– Чего жмотишься? Вам, ментам, оклады повысили и на стороне вы имеете будь здоров!
– Перебьешься. – Комбат завернул к заброшенному дому и остановился.
Он распахнул заднюю дверцу, вытащил пленника из салона.
– Ты куда меня привез? – удивленно осмотрелся тот по сторонам.
– В одно хорошее место. Люди здесь становятся такими разговорчивыми, что просто в кайф с ними беседовать.
– Так ты не мент?
– Какая тебе разница, шагай давай.
Подсвечивая себе фонариком, Комбат минут десять бродил в лабиринтах подвала, пока не нашел нужную комнату. Он щелкнул выключателем. Все было, как в тот день, когда Борис бежал от бандитов. Рублев усадил пленника на стул:
– Вот теперь, дружок, мы с тобой будем говорить до того момента, пока ты мне все не расскажешь.
– Что тебе надо? – угрюмо спросил мужчина.
– Для начала – как тебя зовут?
– Сом.
– Сом – это кличка, а я спросил про имя.
– Не помню уже.
– Ладно, на первый раз прощаю. На кого работаешь, Сом?
– Да я в жизни не работал, – дерзко ухмыльнулся пленник.
– И снова прощу, даже подскажу. Ты работаешь на Игоря Григорьева.
– Григорьева? Впервые слышу. – Ответ бандита прозвучал вполне искренне, но Комбат вполне резонно ему не поверил – мужчина мог быть хорошим актером.
Борис достал из кармана нож, выщелкнул наточенное до бритвенной остроты лезвие. Бандит ощутил прикосновение холодной стали чуть выше виска.
– Ты что собираешься делать? – испуг в его голосе тоже был абсолютно неподдельный.
– Правду искать. Как говорится, нетрадиционными методами. Вы, бандиты убогие, думаете, что если умеете утюг разогреть да паяльник бизнесмену в зад воткнуть, то знаете о пытках все. Ошибаетесь! Я в Афгане воевал, знаю, как духи из людей вытягивают все до последнего слова. Они же азиаты, в них коварство и зверство впитываются с молоком матери. И мне от них довелось кое-что перенять. Думаешь, скальпы одни индейцы снимали? Ничего подобного! Афганцы тоже уважали это занятие. Вот так аккуратно круговой надрез делаешь, кожу осторожно снимаешь, и остается у человека на голове тоненький слой мяса с оголенными нервами. Их не то что пальцем тронуть, даже если плюнуть – больно, даже капли дождя кажутся из раскаленной ртути. Скажу по секрету, обычно человеческое сердце этой постоянной боли не выдерживает, рвется к чертовой матери. Но я не буду снимать тебе скальп за один присест, сделаю это постепенно, чтобы ты все хорошенько прочувствовал, чтобы память твоя как следует освежилась.
Комбат чуть провел ножом, и тут же Сом испуганно воскликнул:
– Хватит-хватит, я тебе верю!
– Ну и что с того? Твоя забота, чтобы я тебе поверил, – хладнокровно парировал Борис, однако рука его замерла.
Бандит решил сохранить возможность для маневра:
– Спрашивай, что тебе надо?
– Прежде всего я хочу знать, кто конкретно убил Юрия Орехова?
– Я не знаю, – в голосе бандита чувствовалась растерянность. – Нам такого не заказывали.
– И автосервис не вы сожгли?
– А-а-а! – догадался Сом и, похоже, обрадовался этому факту. – Только нам заказали сжечь новую тачку, «феррари», а охранник погиб случайно. Мы его плохо связали, он освободился, и Хлам, придурок, уложил его из пистолета.
– Кто такой Хлам?
– Мой напарник.
– Это вместе с ним вы убивали Сквознякова?
– Да.
– Зачем вы вздумали глумиться над телом?
– Мы не глумились, хозяин велел принести сердце в доказательство того, что мы его на самом деле убили, а не отпустили на все четыре стороны.
– Как зовут хозяина?
– Игорь. Игорь Новиков.
– Ты уверен?
– Зуб даю.
– Нужны мне твои трухлявые пеньки. Ладно, поверю.
Скорее всего, Сом говорил правду. Зачем ему скрывать фамилию хозяина, если он раскололся в самом главном – убийствах. А Новиковым Григорьев стал после бегства. Не мог же он жить под своей прежней фамилией, которая фигурировала в милицейских ориентировках. Тогда бы он оставался на свободе до первой серьезной проверки документов.
