– О!
– Хороший выход, – говорит он.
В комнату врывается Натан:
– Вот ты где! Еще двадцать секунд. – Он заключает меня в объятия, но тут же отстраняется, оглядывая с ног до головы: – Я думал, ты знаешь, что мы едем на природу.
– Ха-ха!
– Платье? И эти ботинки? Не хочешь переодеться во что-нибудь более…
– Хватит спорить. – В дверном проеме появляется голова Энди. – Идем. Нам пора.
Я выхожу следом за Энди, чтоб побыстрее сбежать от нотаций Натана. Крикет следует за мной в нескольких шагах. На безопасном расстоянии.
Интересно, он смотрит на мою задницу?
С КАКОЙ СТАТИ Я ОБ ЭТОМ ДУМАЮ? Теперь собственная задница кажется мне просто ОГРОМНОЙ. Может, он смотрит на мои ноги? Это лучше? Залезая на заднее сиденье, я одергиваю подол платья и пересаживаюсь на другую сторону. Крикет смотрел на мою задницу, это точно. Наверняка. Она огромная, да еще прямо у него под носом. Огромная задница.
Нет. Я схожу с ума.
Я поднимаю глаза и вижу, что Крикет улыбается, пристегивая ремень безопасности. Мои щеки тут же краснеют.
ДА ЧТО СО МНОЙ ТАКОЕ?
Крикет непринужденно болтает с родителями. У него всегда это хорошо получалось. Но чем расслабленней обстановка вокруг, тем напряженней становлюсь я. Мы уже проехали мост Золотые Ворота, значит, едем уже… пятнадцать минут? Как такое возможно?
– Лола, ты сегодня какая-то молчаливая, – говорит Натан. – Ты себя хорошо чувствуешь?
– Тебя, случаем, не укачивает? – спрашивает Энди. – У тебя вроде бы уже много лет не случалось приступов.
– МЫ ЕЩЕ ДАЖЕ НЕ ВЫЕХАЛИ ИЗ ГОРОДА. И МЕНЯ НЕ УКАЧИВАЕТ!
В машине воцаряется гнетущая тишина. Все шокированы моим криком.
– Может, и правда укачало, – лгу я. – Простите. Просто у меня… болит голова. – Не могу поверить, что я орала как резаная в футе от Крикета Белла.
Дыши глубоко. Вдохни и выдохни. Я поправляю платье, но ткань прилипает к ногам, и я нечаянно задеваю Крикета бедром. На этот раз я действительно ловлю на себе его взгляд. Он отчаянно перебирает свои браслеты и фенечки. Наши глаза встречаются.
Одна из фенечек лопается и летит в лобовое стекло.
Энди с Натаном в ужасе вжимаются в кресла, но, поняв, что произошло, разражаются хохотом.
Крикет съеживается в кресле:
– Простите!
И в этот момент на меня вдруг накатывает волна облегчения от осознания того, что я не единственная, кто попадает в передряги.
Глава тринадцатая
Прошло много лет с тех пор, как я была здесь в последний раз, но Мюир Вудс до сих пор производит на меня неизгладимое впечатление. Я словно попадаю в сказку. Это волшебный лес, я уверена. Среди деревьев витают дьявольские древесные духи, растут красные мухоморы с белыми точечками на шляпках, и фейри искушают смертных золотыми плодами. Секвойи оказывают на меня такое же успокаивающее воздействие, как и луна. Они кажутся такими же древними. Такими же огромными и прекрасными.
И они нужны мне прямо сейчас.
Остаток пути был весьма утомительным, но, по крайней мере, мы доехали быстро. Парк всего в сорока минутах езды от дома. Немного прогулявшись, мы решаем разделиться. Натан уходит с Энди, и мы с Крикетом остаемся вдвоем. Через несколько часов мы должны встретиться возле машины, а поскольку речь не о Максе, мне даже не нужно звонить родителям. Если бы я не знала своих отцов так хорошо, то решила бы, что они пытаются нас свести.
Стоп! Родители что, хотят меня сосватать?
Да нет, они же знают, что у меня уже есть бойфренд. А Натан ненавидит саму мысль о том, что я с кем-то встречаюсь. Скорее всего, они воспринимают Крикета как моего надежного друга, кем он по сути и является. Ведь так?
– Ничего, если я начну есть прямо сейчас? – нерешительно спрашивает Крикет.
Мы сидим возле ручья, который протекает через весь парк. Половина съестного для общего пикника разложена на покрывале. В руке у Крикета сэндвич, сделанный Энди. С копченым лососем, нежным сыром и кусочком авокадо.
– Конечно. Почему бы и нет?
Парень показывает на мой рол с хумусом:
– А ты, значит, по-прежнему ведешь вегетарианский образ жизни?
– Ну… да. Но я абсолютно не страдаю от вида тех, кто ест мясо, просто не отношу это к себе. – Я замолкаю. – Спасибо, что спросил. Большинство людей не спрашивают.
Крикет поворачивается к бурлящему ручью и вытягивает ноги. На нем великолепные брюки в бледную полоску, с чуть потертыми краями, идеально подходящие для выезда за город, как и все остальные предметы его сегодняшнего гардероба. Я в очередной раз ловлю себя на мысли, что восхищаюсь его чувством стиля.
Господи, у этого парня великолепный вкус.
– Просто мне не хотелось бы тебя обидеть, – Крикет кладет сэндвич, не прекращая при этом отковыривать с хлеба маковые зернышки, – больше, чем я уже это сделал.
Кусок застревает у меня в горле.
– Крикет, ты никогда меня не обижал.
– Но я сделал тебе больно, – тихо говорит он. – Если б только можно было все изменить.
Слова вырываются прежде, чем я успеваю себя остановить:
– Мы были так близки, а ты просто взял и бросил меня. Я чувствовала себя идиоткой. Я даже не поняла, что произошло.
Крикет перестает отковыривать зернышки:
– Лола, я должен кое-что тебе рассказать.
Мое сердце начинает биться так часто, что это причиняет боль.
– Что именно?
Крикет поворачивается ко мне всем телом:
– Когда мы разговаривали с тобой через окно в ту последнюю ночь, я понимал, что что-то не так. Я видел, что тебе больно, но считал, что на самом деле боль причинили мне. Я был так расстроен из-за переезда, что понадобилось несколько недель на то, чтобы сложить все части мозаики вместе…
Я отстраняюсь. С чего это Крикет считал, будто ему причинили боль? Это он меня отфутболил.
Повисает мучительная пауза. Пальцы Крикета то сжимаются, то разжимаются.
– Моя сестра солгала. Я ничего не знал о вечеринке до тех пор, пока не приехал домой, где меня уже поджидала куча народу. Они выпрыгнули на меня с криком: «Сюрприз!» Кэл сказала, что приглашала тебя, но ты отказалась. Я ей поверил. А потом понял, что ты была такой подавленной из-за того, что на самом деле она тебя не пригласила.
Внутри меня закипает гнев.
– Но зачем она это сделала?
Крикет выглядит пристыженным.
– Она не хочет отвечать на этот вопрос, но ответ очевиден, не так ли? Кэл заявляет, что хотела сделать мне приятное, поэтому устроила вечеринку. Не ради себя или нас обоих, а ради меня… Иногда родные меня игнорируют. Но сестра сделала это из страха потерять меня.
