Голову держит прямо, взгляд не отводит. Что чувствую я? Снова восхищен. Что остается верна себе и не строит из себя жонглершу пенисами, чтобы меня носом ткнуть, дескать, зацени, что ты упустил, козел. И что на дешевую ревность меня развести не пытается, чтобы востребованность свою доказать, хотя чисто по-женски могла бы. Она ведь думает, что я Кравцову трахаю. Не нужно ей это, потому что цену себе знает. И я знаю. Что, если бы захотела, давно бы замужем была, и не за каким-нибудь обсосом, а за нормальным парнем: при деньгах и мозгах. Таким, как она, всегда будет из чего выбирать.
Наверное, я слишком долго молчу и слишком пристально ее разглядываю, потому что она начинает краснеть и сжимает салфетку в кулаке.
— Откуда ты взялась такая, а, Ян? — впервые озвучиваю засевший в мозгу вопрос.
— Папа говорит, что я вылитая мама, — очевидно, что момент откровения для нее прошел, потому что эти слова она произносит с напускной веселостью. — Кстати, а ты почему не пьешь? Ты вроде, как и папа, любишь…
— Инга здесь по работе. У нас никогда ничего не было.
Яна опускает глаза в скатерть и хмурится.
— Я ведь ни о чем не спрашивала.
— Не спрашивала. А я все равно сказал.
Остаток ужина разговор не клеится. Легкость между нами улетучилась, безошибочно угадывается, что Яна хочет уйти. Я тоже этого хочу, поэтому поднимаю руку и прошу счет.
— Ты в номер? — смотрю, как она сосредоточенно убирает телефон в сумку.
— Да, я же говорила. Хочу пораньше лечь спать.
— Тогда пойдем.
Я помогаю ей встать, и мы вместе выходим из ресторана. Я иду чуть поодаль, потому что знаю, что так ей комфортнее.
Лифт едет до нас целую вечность, и когда его двери со звяканьем разъезжаются, Яна в него почти влетает. Я захожу следом и, встав рядом с серебристой панелью, выбираю четвертый этаж.
— Я остановилась на третьем, — тихо говорит Яна.
Створки лифта бесшумно смыкаются, и я поворачиваюсь к ней. Яна разглядывает подсвеченную голубым кнопку, словно пытается выключить ее силой мысли. Могла бы подойти и нажать нужную цифру, но знаю, что она не сделает: ведь это означает сократить расстояние между нами. Я продолжаю смотреть на нее, и через пару секунд она все же сдается и поднимает глаза. Пятак прошивает знакомая боль, потому что моей сдержанной спутницы из ресторана больше нет. Есть та Яна, которая застала меня с куклой в своей спальне, — глаза покрасневшие, во взгляде — беззащитная уязвимость, губа закушена, ладони сжаты в кулаки. И я делаю то, что должен был сделать полгода назад, в ее квартире, но не мог, потому что тогда это было бы ошибкой: шагаю к ней, мысленно благодаря этот неторопливый лифт за то, что дает мне столько времени. Яна бледнеет и вжимается в полированную стену — уйти ей некуда. Отбиваться и возмущаться она не пытается — лишь выставляет вперед кулаки и упирается ими мне в грудь. Я сжимаю ее талию сильнее, трогаю позвонки. Придвигаюсь ближе, уничтожая последние сантиметры бесполезного зазора. Так она почувствует мой стояк, который уже час как не проходит, ну и по хер. Ей же нравится, когда я честен.
— Охеренная ты, девочка Яна. Никогда таких, как ты, не встречал.
Ее губы такие же теплые и мягкие, как полгода назад. Деликатным с ней быть не пытаюсь, потому что она продолжает сопротивляться, а мне нужно ее сломить. Я все равно сломаю — раньше или позже, но лучше бы этому произойти сейчас.
— Я ведь никуда не тороплюсь, Ян. Можем хоть целый час так кататься.
Она упирается мне в грудь сильнее, а в ответ я запускаю ладонь под ее топ и глажу поясницу, морщась от нового прилива крови в паху. Яна часто дышит, жмурит глаза, а я мысленно начинаю считать: две, три, четыре, пять… Она сдается на шестой: издает тихий измученный звук и обхватывает мою шею руками. Во рту у нее влажно и горячо, язык жадный, и тело дрожит, заражая меня эйфорией.
Двери со звяканьем открываются, намекая, что мы приехали на четвертый этаж и что, возможно, где-то за моей спиной стоят люди. Даже если и так, то зайти они не решаются, потому что лифт закрывается, а мы по-прежнему находимся в нем одни. Уходить из него не хочется: я впервые в жизни целую женщину ради поцелуя.
20
Андрей
— Мне нужно вернуться в номер, — глухо шепчет Яна, расстегивая пуговицы на моей рубашке. Точнее, лихорадочно вырывая их из петель. — Я должна вернуться.
— Много думаешь, — я толкаю ногой дверь своего номера, и она с грохотом захлопывается, отсекая нас от внешнего мира и любопытных глаз постояльцев.
Ее ногти царапают кожу, когда стаскивают рубашку, тело по-прежнему дрожит, отчего стояк с каждой секундой убивает меня все сильнее. Я и без того ее хочу до ломоты в члене, а то, что она такая: жадная, неловкая и честная в своем желании, равносильно лошадиной дозе виагры.
Хочется включить свет, чтобы видеть ее, но я этого не делаю, чтобы не спугнуть. Целую ее губы и глажу выпуклости сосков через топ. Засуну руку под него — мне окончательно сорвет крышу, и до спальни мы не дойдем. В другой раз я бы посадил ее на ближайшую тумбочку, не точно не сегодня.
— Подожди, — Яна снова упирается мне в грудь, и хотя я с трудом различаю в темноте ее лицо, но вижу возбужденный блеск в глазах и ощущаю теплое дыхание на своей шее. Оно пахнет карамелью. Убираю руки и позволяю ей отстраниться. Стоит неимоверных усилий, но сегодняшний вечер — ее.
Яна отходит к стене, я слышу ее частые вздохи и, кажется, даже звон мыслей. Соблазн настоять на продолжении велик, но надо, чтобы она сама.
— Если ты не захочешь — ничего не будет, Ян.
Еще бы себя в этом убедить.
От ярких брызг света я жмурюсь, и когда открываю глаза, то упираюсь взглядом прямиком в Яну. Ее рука лежит на выключателе. И правда, прижалась к стене, но робкой или испуганной не выглядит. Припухший рот приоткрыт, пока она изучает мое тело без рубашки. Я, конечно, ей это позволяю и жду. Сейчас она выбирает.
Яна касается губ языком, а потом делает то, отчего в паху скручивает с новой силой, — обхватывает низ своей майки и тянет ее вверх. Сдается мне.
Ее грудь покрыта мурашками, соски твердые, плоский, немного впалый живот подрагивает под поясом джинсов. Упавший топ она отталкивает ногой. Я стою без движения ровно столько, чтобы успеть впитать в себя это зрелище, после чего иду к ней. Яна этого ждет, потому что, когда я сжимаю соски пальцами, закрывает глаза и стонет. Я отчетливо различаю слово «еще».
На «еще» моей выдержки хватает с натяжкой, поэтому я обхватываю ее задницу и поднимаю вверх. Яна обнимает меня ногами, ее грудь сливается с моей, губы и язык скользят по щеке к виску, и от того, как она ерзает на моем члене, в зрачках начинает искрить.
Выключатель в спальне я жму интуитивно и сваливаю Яну на кровать. Она приподнимает бедра, стягивая с себя джинсы вместе с бельем, пока я занимаюсь тем же — избавляюсь от брюк. Рука застывает на пряжке ремня, когда она задирает вверх ноги, открывая взгляду карамельно-розовые складки. Мысль о том, что хотел бы увидеть, как она трогает себя, мелькает и исчезает. Это все потом, потому что, к счастью, на ее тело у меня сегодня полный карт-бланш.
