— Как написала? — спрашивает Андрей, парень из нашей группы, когда занятие подошло к концу.
— Вроде нормально. А ты?
— Думаю, что не очень. Мудреный все-таки язык. Я немецкий учил. Он, по мне, куда проще.
Я запихиваю в сумку планшет, купленный специально для учебы, и мысленно недоумеваю, почему Андрей все еще стоит рядом. Это все влияние Булата. Если до случая с Фиделем я старалась обходить мужчин стороной, то сейчас они и вовсе стали меня раздражать. Защитная реакция, видимо.
Андрей явно не замечает моего нежелания продолжать общение и следует за мной к выходу.
— Ты сейчас куда, Тай?
— Домой.
— Может сходим куда-нибудь посидеть, если не торопишься? Здесь рядом хороший бар есть.
Так прямо сразу в бар. Тоже, видимо, мои грудь и попа приглянулись. Сразу решил меня напоить.
— Нет, спасибо. У меня есть парень и ему это вряд ли понравится.
Про себя я решила, что именно так я буду отвечать тем, кто желает со мной познакомиться. Ну и что, что это лишь наполовину правда. «Есть парень» — емкое и исчерпывающее объяснение. И точно куда менее обидное, чем честное: «Ты меня не интересуешь».
— Не думал, что у тебя есть…
Чего не думал Андрей, узнать мне не удается, потому что в этот момент на крыльце я замечаю Ларису. То, что с ней что-то не так, понимаю сразу: она переминается с ноги на ногу, обхватив себя руками, и громко шмыгает носом.
— Извини… — бормочу своему спутнику, который, кажется, еще не теряет надежду продолжить беседу, и направляюсь к ней.
— Ларис…
По позвоночнику за секунду пробегает озноб. Она плачет.
— Эй… — трогаю ее за плечи. — Что случилось?
— У нас несчастье… — она смотрит на меня покрасневшими глазами и судорожно выдыхает. — Братишка мой попал под машину. Ему четыре года всего… Сейчас в больнице…
Я живо представляю четырехлетнего мальчугана со светлыми вьющимися волосами, так похожего на мою подругу. Так уж у меня всегда — мне рассказывают, а я сразу представляю. Он лежит на дороге с раскинутыми ручками, глаза закрыты, а вокруг кровь.
— Сильно… В смысле серьезно? — от шока и растущего кома в горле мой голос осип.
— Да… срочно нужна операция…и деньги. Мы весь день собираем… двести пять десят тысяч нужно… нашли сто…
Она всхлипывает, запускает пальцы себе в волосы и с силой дергает. И пусть это ее волосы, сейчас мне тоже больно. Внутри все переворачивается от несправедливости. Маленькие дети не должны умирать. Они ведь только жить начинают и совсем ни в чем не виноваты. Куда же смотрел водитель?
Горло взбухает, подталкивая слезы к глазам. Хороша же я сейчас буду, если разревусь. Как будто Ларисе проблем мало.
— Не плачь, — я крепко обхватываю ее запястья и заставляю освободить волосы. — У меня есть деньги. Евро подойдут? Я тебе дам. Твоему братику сделают операцию и все будет хорошо.
Лицо Ларисы искажает измученная гримаса. Она закусывает губу и трясет головой.
— Я все верну, обещаю… Папа продаст машину, и мы все тебе вернем. Спасибо тебе… Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. Клянусь, этого я никогда тебе не забуду.
Мои руки дрожат, когда я тычу пальцем в экран, чтобы вызвать такси. Нужно домой, забрать деньги и передать их Ларисе. Сейчас каждая минута на счету.
30
— Ларис, привет... — я кусаю губу, не зная, как осторожнее спросить ее о здоровье братишки. — Как ты? Как операция… уже была?
— Нет еще, — ее голос звучит тихо и глухо, наверное, потому что она в больнице, а там громко разговаривать нельзя. Раздается характерный хлопок двери, словно Лариса куда-то выходит. — Ждем врача, который должен оперировать.
Пальцы сами стискивают корпус телефона. Ну как же так? Почему они так долго тянут? Уже сутки прошли. Вдруг все окажется напрасным, и малыш не выживет? Я прочитала, что черепно-мозговая травма чревата кровоизлиянием в мозг, и в отдельных случаях счет идет на минуты.
Воображение живо рисует мне родителей Ларисы, сгорбившихся на больничных креслах, и маленького мальчика, в тело которого воткнуты всевозможные трубки. На глаза снова наворачиваются слезы. И пусть брата Ларисы я не знала, зато у моей Оксаны был младший, Дениска. Когда я приходила к ним в гости, он всегда крутился рядом, доставал конфеты из детских запасов и говорил, что когда-нибудь на мне женится. Даже представить не могу, что бы я чувствовала, если с ним случилось что-то настолько ужасное.
— Ларис, нужно что-нибудь? Я могу приехать.
— Да не надо, Тай. Спасибо тебе. Когда прооперируют — я тебе сразу позвоню.
Настаивать не хочется. Их семье сейчас тяжело, и они хотят побыть одни. Поэтому я прощаюсь.
Пожалуй, впервые за долгое время мысли о Булате отошли на второй план. Каково будет Ларисе, если с ее братишкой что-то случится? А ее родителям? Они наверняка чувствуют вину за то, что недосмотрели за ним. Я не нашла в себе смелости спросить, как четырехлетний малыш оказался на проезжей части - может быть, выскочил за мячом или побежал за котенком. Хотя теперь какая разница.
Весь следующий день я то и дело заглядываю в телефон в ожидании звонка или СМС от Ларисы, однако, он остается безмолвным. Я не знаю, что делать: тревожить ее лишний раз не хочется, но и безучастной оставаться не могу. Мысли о самом ужасном исходе все чаще стали меня посещать: если малыш не выжил, то, конечно, она не станет мне звонить. Подумав об этом, слабовольно разревелась.
Я звоню ей на утро, но телефон оказывается выключенным. Ужасные картины заполоняют сознание: вышедший их операционной врач снимает повязку и беззвучно что-то говорит. Худенькая женщина — мама Ларисы пошатывается и падает объятия убитого горем мужа. Лариса снова дергает себя за волосы. Они организуют похороны, и ей, конечно, совсем нет дела до севшего телефона.
К вечеру, сходя с ума от безызвестности, я решаю набрать Марине. Ей всегда удается хорошо меня подбодрить.
На ее вопрос, что с моим голосом, не выдерживаю и рассказываю об ужасной ситуации в семье Ларисы. Позволяю себе выплеснуть на нее свои страхи, предположив, что случилось самое ужасное, если она не отвечает на звонки уже сутки.
— Тая, а ты ее хорошо знаешь? — осторожно уточняет Марина. — Братишку когда-нибудь видела?
— Мы с ней ходим на курсы итальянского, я тебе говорила. Знаю чуть меньше, чем тебя. Братишку не видела… но ему четыре года. Разве я должна?
— Денег ты ей много одолжила?
— Я отдала ей евро, которые откладывала на Италию. Там как раз примерно хватало.
— И где живет не знаешь? — следует очередной вопрос.
Все мое существо восстает, когда я начинаю понимать, к чему она клонит. Лариса моя подруга. Ее слезы были настоящими, также как и горе. Разве могу люди вот так легко врать в лицо тем, с кем общались почти два месяца? С кем пили кофе, обсуждали планы на будущее и шутили?
