— Ты ведь пьешь черный? — уточняю, пока бездумно один за другим распахиваю ящики шкафов. Волнение от его близости убивает любую последовательную мысль, и мне приходится напоминать себе о том, какова моя изначальная цель. Я делаю ему кофе. Достать зерна, засыпать их контейнер, проверить наличие воды. Не забыть нажать кнопку включения.
Даже стоя спиной, я чувствую на себе внимание Руслана, словно вижу нас двоих глазами третьих лиц. Как он сидит на барном стуле, как его взгляд очерчивает мою поясницу, спускается ниже к икрам и босым ступням. Шум кофемолки перебивает звуки моих мыслей, я чувствую себя неуютно, лишившись скромного оружия в своем и без того небогатом защитном арсенале: слуха. Руслан может подойти ко мне сзади, а я даже не успею среагировать.
Кофейные струи наполняет чашку мучительно медленно, и все это время я не перестаю разглядывать ее белоснежные края. Выгляжу глупо и неуверенно, но не нахожу в себе сил обернуться. К тому же, на ум не идет ни одной путной фразы, чтобы поддержать разговор. Я понятия не имею, о чем могу его спросить.
Подрагивающим пальцами я беру чашку и разворачиваюсь. Секундное опасение, что я увижу Руслана прямо за собой, вспыхивает и исчезает. С каких пор я стала такой мнительной и нервной? Он по-прежнему сидит на стуле и разглядывает экран телефона.
— Можешь положить сахар, если хочешь, — произношу необязательную фразу, ставя перед ним чашку. Вазочка с тростниковым сахаром и без того находится рядом с его локтем — я держу ее на случай прихода гостей. Ни я, ни Мирон его не употребляем.
Руслан откладывает телефон в сторону и, поднеся чашку к губам, делает глоток. Он по-прежнему ничего не говорит, усиливая и без того имеющуюся неловкость. На правах хозяйки мне хочется создать видимость беседы, но на ум по-прежнему ничего не приходит. И Руслан мне не помогает.
— Я отлучусь ненадолго, — говорю я после того, как пауза затягивается до нелепой, и, развернувшись, покидаю кухню.
Мысли вновь хаотично мечутся, и среди них отчетливо прорезается лишь одна: мне нужно позвонить Мирону. Нетвердой рукой я извлекаю телефон из штанов и выбираю его номер. Что я ему скажу? Честно признаюсь, что к нам заехал Руслан, оставил для него бумаги и захотел выпить кофе. Они ведь друзья. Это нормально, что я не стала ему отказывать, раз уж он вошел.
В динамике звучат равнодушные гудки: один, второй. На третьем я резко сбрасываю вызов. Мирон не всегда берет трубку в течение рабочего дня, и обычно перезванивает сам.
С кухни не доносится ни звука, и я отчетливо понимаю, что ни за что туда не вернусь. Оглядываю гостиную, посреди которой все еще стоит ведро для мытья полов, разворачиваюсь и иду в ванную. У меня нет конкретной цели, мне просто необходимо чем-то себя занять, например, умыться, чтобы стереть с лица налет от уборки.
Я включаю воду похолоднее, держу под ней ладони, пока коже не становится больно, и подношу их клицу. Руслан допьет кофе и уйдет, а через неделю мы с Мироном уедем. Подняв голову, разглядываю себя в отражении: порозовевшие щеки и расширенные зрачки. Дверь с тихим шорохом открывается и в нее заходит Руслан. Дежавю ударяет по нервам сверхмощной силой, я снова не могу дышать и не могу пошевелиться. Сердце отсчитывает удар за ударом, вторя его шагам по мере того, как они приближаются ко мне. Квартира стремительно сужается до размеров ванной, пространства слишком мало, а снаружи слишком много дверей.
— Не надо, — беззвучно произношу, глядя на его отражение в зеркале за собой. Его рука ложится мне на живот, вдавливается в кожу, царапает ее, разжигая пламя. Я сглатываю, так что дергается шея, впиваюсь в его запястье, пытаясь оттолкнуть. Его рука, не обращая внимания на мои попытки, продирается ниже, под резинку моих штанов. Я охаю, за мгновение заливаясь краской, когда Руслан загоняет в меня пальцы. Его эрекция вдавливается мне в крестец, шершавые губы сосут мою шею. Мир срывается с петель и летит вниз кувырком, свет то вспыхивает, то гаснет. Я растворяюсь, теряюсь под его напором, впиваюсь ногтями в его запястье и глухо стону оттого, что за секунды теряю контроль над собой.
Рывок — Руслан заставляет меня обернуться. Я успеваю заметить лишь его расширенные зрачки, топящие меня в свое черноте. Сейчас так много его запаха — незнакомого, чужого. Меня колотит от ощущения опасности, сплетенного с возбуждением, в голове красным звучит сигнал, что нужно остановиться. Его прикосновения не дают мне думать — как и всегда, они берут, не спрашивая. Руслан до боли сжимает мою поясницу, бедрами вдавливает меня в пьедестал раковины, так что ломит крестец. Его рот впивается в мой, требовательно раскрывая. Я чувствую его вкус на своем языке, кофейный, непривычный, горьковатый. Не сразу понимаю, что тоже целую его в ответ, не сразу понимаю, что уже представляла, как это будет.
Кожу ягодиц обжигает холод гранита, бедра Руслана проталкиваются между моих ног, я сдираю с него футболку. Я пропадаю за гранью действительности, вытолкнута туда прессом накопленных мыслей и фантазий. Нужно остановиться, мне нужно остановиться. Я слишком потеряна, слишком вышла из-под контроля, а Руслан слишком не дает мне думать и сомневаться.
Сквозь шум своего дыхания я слышу рывок молнии, ощущаю давление члена, через секунду сменяющееся резкой наполненностью. «Я изменяю Мирону», эта фраза клеймом обжигает мозг. Руслан все еще целует меня, его член двигается во мне быстро, грубо, ладони сжимают бедра, толкая на себя. Глаза распахиваются, яркость потолочных софитов ослепляет до собравшихся слез, и я стыну. Сочная картина вдруг начинает рассыпаться прямо передо мной, словно некачественная штукатурка, обнажая уродливые неровности. Края раковины холодом впивается в позвоночник, кожа на бедрах ноет от боли. Поцелуй ощущается чужим и неправильным, он только берет, расхищает, ничего не давая взамен.
— Руслан, остановись, — хриплю, упираясь ему в плечи.
Руслан прикусывает мою губу, рывком отталкивает мои руки, снимает меня с пьедестала и разворачивает спиной. Я вижу свое лицо в отражении, то как испуганно расширяются глаза и кривится рот, когда его член вновь врезается в меня. Паника во мне разрастается как снежный ком, разогнавшийся с вершины. Это оно, то самое чувство, которое я чувствовала той ночью: страх. Страх того, что сейчас от меня ничего не зависит, и я ничего не контролирую.
Тазовые кости ударяются о каменные края пьедестала, сбивая кожу до ссадин. Ладонь Руслана обхватывает мою грудь через футболку, сжимает так сильно, что на глазах выступают слезы. Все это время он не прекращает во мне двигаться, ни на секунду не давая обмануться, что сейчас он только берет. Утоляет свой голод, оставляя его следы на моих бедрах, груди, затылке, в душе.
— Хватит. Я не хочу. — Я завожу руку назад, упираюсь ему в живот и толкаю.
— Хочешь, чтобы тебя вдвоем трахали? — хрипло цедит Руслан мне в ухо. — Так тебе нравится? Когда он тебя как шлюху делит?
Я словно гипсовая кукла — не могу закричать, и не могу заплакать. Глаза стянуло от сухости, возбуждение безвозвратно испарилось — сейчас я ощущаю лишь боль трения. Ладонь Руслана снова спускается мне между ног, ложится на клитор, растирает его сильно и быстро, заставляя меня захлебнуться воздухом и беспомощностью. Эти касания болезненны, но тело реагирует на них должным образом — внутри меня становится влажнее.
