Евгений Евтушенко
«Идут белые снеги…»
Дорогому Шуре Ширвиндту с непреходящей нежностью и для укрепляющейся дружбы.
«Идут белые снеги…»
(Неразборчиво)
Шура, милый! Какое счастье, что столько лет прошло, а мы еще не «окосорожили», что еще что-то можем чувствовать, во что-то верить и работать во имя нашего проклятого и любимого дела. Дай бог не потерять это и сохранить среди цинизма и общего, и нашего собственного что-то святое.
Это было почти полвека назад. Как видите, мне подарили в один день две одинаковые книги с надписями клинописью, которые я расшифровывал при помощи многих специалистов. Мы ломали голову – до конца не разобрали, но все-таки пробились к смыслу. Почему такая клинопись? Потому что книги Евтушенко мне подарил, естественно, в состоянии крайнего опьянения. Даря вторую, забыл, что дарил первую. А так как я ни первую, ни вторую тогда не читал, в силу такого же состояния, то обнаружил это спустя десятилетия.
Дело в том, что у нас с Женечкой дни рождения с гандикапом в один день. И когда он жил в нашем доме на Котельнической набережной, это был опыт совместного дня рождения. Женькин день рождения начинали отмечать в 11 вечера 18 июля, а уже в первом часу ночи плавно переходили к моему празднику. Собирались у меня на балконе. Женька жил в центральной башне, а я живу чуть в стороне, но с огромным балконом, выходящим на набережную (мы всегда проводили там все застолья). И вот в разгар веселья Женька куда-то пропал, но вдруг появился на балконе этажом выше с мегафоном в руке. И, крича в этот мегафон, стал меня поздравлять. Через несколько минут на набережной, под балконом, собрались прохожие, привлеченные речью Евтушенко с ленинскими жестами в мою честь.
Наши детство и юность проходили совсем рядом. Наши мамы – редакторши филармонии – сидели в одной комнате, стол в стол. Это было до войны. А после войны нас с Женей связала настоящая дружба. Мы, молодые актеры, завидовали ему белой завистью. Когда я работал в Театре имени Ленинского комсомола, мы после спектакля собирали по 5 рублей и бежали в ресторан Дома актера, чтобы успеть до закрытия посидеть по средствам, заказав сто грамм водки и капусту. В это время на пороге появлялся Женька в своем обычном цветастом наряде и с невесть где раздобытым ящиком шампанского. Вокруг него тут же образовывалась стая молодых актрис, а мы, глядя на эту картину, сидели в стороне с капустой во рту. Однако ненависти он не возбуждал. Это была скорее светлая мечта-зависть.
В 1969 году Эльдар Рязанов задумал снимать фильм «Сирано де Бержерак». Построили декорацию, пошили костюмы. Меня без пробы (Элик всегда без проб давал мне эпизодические роли) взяли играть графа де Гиша. И все это только для того, чтобы Женька сыграл Сирано. Я был тогда молодым и красивым опытным фехтовальщиком (и даже вел в театральном училище сцендвижение) и потому в свободное от театра время в огромном кабинете «Мосфильма» репетировал с Евтушенко шпажную сцену «И попаду в конце посылки». Уже была назначена дата съемки и одобрена смета, но, поскольку Женя в 1968 году послал телеграмму Брежневу относительно событий в Чехословакии, Рязанову сказали: «Забудьте о Евтушенко». Разрешали снимать даже Высоцкого, но только не Евтушенко. Рязанов проявил свое обычное мужество и отказался. И «Сирано де Бержерак» накрылся вместе с моим де Гишем, костюмами, фехтованием и прочим.
Женька был оригинален во всем – и в стихах, и в поступках, и, конечно, в одежде. Его яркие наряды – это не пижонство, не фрондерство, а состояние души. Он умудрялся так одеваться еще в ту эпоху, когда не было и в помине Зайцева, Юдашкина, а Пьера Кардена знал лишь Эренбург. Менялся только цвет и орнамент, а раз и навсегда выбранный стиль оставался с ним до конца жизни.
Яркий последователь внешнего евтушенковского дизайна – Ромочка Виктюк. Когда нам вручали Международную премию Станиславского за наш вклад во что-то или в чего-то, то он в гостинице «Балчуг» в начале ноября появился в огромной, наверное, енотовой шубе. А под ней оказался камзол с галунами. Когда Виктюк ставил в Театре сатиры спектакль «Реквием по Радамесу» с Ольгой Аросевой, Еленой Образцовой и Верой Васильевой, он иногда звонил мне перед репетицией, говорил, что ему нужно посоветоваться, и просил, чтобы я ждал его в кабинете и не забыл прилично одеться.
Эльдар Рязанов
«TV Эльдар, или Моя портретная галерея»
Дорогой Шура!
В день твоего рождения я дарю тебе мою книгу – «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» – безо всякой уверенности, что ты ее когда-нибудь прочтешь. Профессия художественного руководителя вырабатывает глубокую ненависть к печатному слову и процессу чтения как таковому. Может быть, ты полистаешь этот томик и полюбуешься картинками… К счастью, в твоей семье есть подлинно интеллигентный человек – Тата. Она прочтет! Я же желаю тебе всего самого превосходного в этот радостный для нашей Родины день.
Всегда твой Элик
19 июля 2003
«Мчатся годы-непогоды»
Замечательным друзьям Шуре и Тате с глубокой симпатией and любовью.
Ваш вечный графоман Элик
Том 2-й, 2007
«Поговорим о странностях любви»
Любимым и старинным друзьям Таточке и Шурику – с нежностью и непреодолимым влечением.
Обнимаю, целую и т. д.
«Разноцветное кино»
Дорогому давнему другу Шуре в день его рождения, а вернее – для замечательной его жены Татуси, которая, в отличие от мужа (и от меня), прекрасно знает кириллицу.
С любовью —
ваш Элик
19 июля 2010
Где бы я чего ни вспоминал, печатно-публично или интимно, все чаще приходится употреблять «ныне покойный»: «ныне покойный Рязанов», «ныне покойный Державин». Мой сын Миша мне это инкриминирует и всякий раз, когда слышит или читает исходящее от меня «ныне покойный», тут же звонит своей маме с просьбой меня угомонить. Апофеозом его возмущения был случай, когда он услышал мой рассказ о ремонте, где я произнес сакраментальное «ныне покойный сантехник». Но что делать, если сантехник действительно ныне покойный? Я даже помню, как его звали, – Женя. Он был очень умелым сантехником, но, несмотря на это, он ныне покойный. Мама моего сына, которая при всякой возможности поддерживает здоровую критику в мой адрес, сама некоторое время назад, вспоминая о какой-то нашей соседке, произнесла: «…потом она недавно умерла» – чем компенсировала мое пристрастие к словосочетанию «ныне покойный».
