Когда мы проникали в поселения туземцев, пытаясь втянуть их в систему коммунизма, то кроме бесплатного строительства в джунглях атомных электростанций засылали (тоже бесплатно, как для местных племен, так и для гастролеров) бригады артистов, в основном цирка и Центрального театра кукол, ибо гениальный Зямочка Гердт в течение месяца мог переложить текст конферансье из «Необыкновенного концерта» на любой язык Вселенной. У племен электричества еще не было, но списанные со всех трасс «мерседесы» уже были. Около каждой хижины стоял автомобиль. Один из них в качестве проявления зрительской любви аборигенов однажды преподнесли Юрию Никулину. Он прошел, наверное, миллионы километров и ездил на дизельном топливе.
У московской богемы было три иномарки: серый BMW Андрюши Миронова – правдами и неправдами, связями и интригами купленный в УпДК, Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса, «Мерседес-200» Никулина – папуасский, и вполне свежий «мерседес» Володи Высоцкого. Когда однажды по пути в Театр на Таганке Володя забросил меня домой, весь двор сбежался смотреть – не на Высоцкого (тоже мне невидаль!), а на машину.
Геннадий Хазанов
Надпись на фото
Уважаемому Александру Ширвиндту в знак признательности за добрый совет сыну при выборе театрального училища.
Ирина Михайловна Хазанова
22/I 77 г.
Эта благодарственная надпись мамы Хазанова – не умозрительная. В начале 1960-х в Театральном училище имени Щукина я прослушивал абитуриентов на консультации. Поступавший Генка метался по аудитории, жонглировал, бросался к инструменту, пел куплеты и читал какой-то монолог, почему-то женский, не помню, то ли Катерины из «Грозы», то ли Марии Стюарт. Когда он успокоился, я подозвал его и сказал: «В советском театре для тебя ролей не предвидится. Я тебя отправлю по назначению». И Геннадий поступил в училище циркового и эстрадного искусства.
Во время Генкиного мини-шоу его мама стояла за дверью аудитории и, как только наступила подозрительная тишина, тут же просунула голову в проем двери и спросила: «Ну как?» О том как, я уже рассказал, а то, что мама буквально за ручку вводила Гену в профессию, – это факт.
А вообще Геннадий Викторович совершил редкий на моей памяти поступок: на гребне своей эстрадной славы он нашел в себе мужество вернуться к тому, от чего я его в 1960-е годы отговорил, и перебраться в драматические артисты. Я помню премьеру его моноспектакля «Масенькие трагедии, или Исповедь у шлагбаума без антракта». Притихшая аудитория сначала с удивлением, а затем в основной массе с открытым возмущением слушала серьезные грустно-философские монологи Городинского, правда, в экстравагантной постановке Романа Виктюка. Потом повсеместно начались крики: «Куда ты полез? Ты что, хочешь себя погубить? Забудь раз и навсегда. Занимайся своим делом». Он не испугался и полез дальше. Сыграл на сцене МХАТа, в «Ленкоме», играет в Театре имени Вахтангова и несколько названий у Леонида Трушкина в Театре Антона Чехова.
Илья Олейников и Юрий Стоянов
«До встречи в “Городке”»
Александру Анатольевичу
+ Наташеньке с благодарностью за Илюшку!
Учителю, наставнику, товарищу, пароходу и человеку —
дорогому Саше от постаревшего автора.
«Жизнь так песТня, с буквой Т посерединке»
Выдающемуся артисту, педагогу и Ширвиндту с низким неуверенно-русским поклоном!
Саше с любовью. Неразделенной.
Илюша пробился из подвала в Кишиневе к вершинам славы, и, если бы не пара случаев, он до этих вершин так и не добрался бы. Помню, как к Театральному училищу имени Щукина подъехал мотоцикл, кажется, «Урал» с коляской. В ней сидела совершенная помесь червя с макарониной – Илюша, а за рулем мотоцикла находился огромный крепкий мужик с оттопыренными ушами – его папа. У него на руках были краги. Таких краг я не видел ни в мультипликации, ни в гонках. Мотоцикл с двумя Кляверами приехал из Кишинева. Представляю, сколько они пробивались к Щукинскому училищу. И этот выползок, сидевший в коляске, мечтал стать артистом. С Илюшкой повторилась почти на 100 процентов моя история с Хазановым. Увидев это испуганное двухметровое чудище, я даже не пустил его на порог родного училища. Я сразу отправил Илюшу в эстрадно-цирковое, узнав, что он не только мечтает говорить, шутить и петь, но и прекрасно играет на аккордеоне. С этого аккордеона и началась его эстрадная судьба. Более того, с этим аккордеоном на животе он выпускался из училища, читая аркановский монолог в моей педагогике и режиссуре.
Генка Хазанов, с которым они учились, все время был на полкорпуса впереди и, с одной стороны, предметом дикой зависти, а с другой – стимулом для творческого роста. Илюшка все время ныл: «Сделайте со мной что-нибудь скорее, потому что Генка уже…»
Илюша мечтал о драматической сцене. Когда в Театре сатиры возникла необходимость найти партнера для Ольги Аросевой в спектакле «Идеальное убийство», я подумал об Илюше. Уговорить на что-нибудь Аросеву мог только Боженька и я. Уговорил я. Тем более что она тоже преподавала в училище циркового и эстрадного искусства и Илюшку знала. Он страшно боялся Аросеву. Она на сцене в основном не играла, а следила за Илюшей, тем не менее получился очень милый и трогательный дуэт.
Илюшка стал прекрасным артистом, пройдя все тернии поисков и мучений. Кроме этого, он стал Олейниковым, взяв псевдонимом фамилию своей верной и вечной жены Ирины.
Национальный парадокс в том, что в дуэте Олейников и Стоянов – один с еврейскими, другой с болгарскими корнями, а русский парубок-певец Денис остался Клявером. В этом мужество, сентиментальность и верность отцовским корням.
Более искренних воспоминаний о партнере, чем в случае с Юрой Стояновым, я, честно говоря, не знаю. Прошло уже много времени со дня ухода Илюши, а Юрка повсеместно и довольно часто с болью вспоминает о своей творческой и человеческой потере. И что примечательно, «Городок» так и не возродился с другим участником, несмотря на многочисленные предложения и просьбы зрителей и телевизионного начальства.
Владимир Зельдин
«Моя профессия: Дон Кихот»
Дорогой Шура!
Дарю тебе эту книгу с пожеланием моего Дон Кихота:
«Мечтать – пусть обманет мечта!
Бороться, когда побежден!
Искать непосильной задачи
И жить до скончанья времен!»
2008
Гена Хазанов устроил в Театре эстрады вечер памяти Гриши Горина. В зале был цвет интеллигенции. Как говорила в таких случаях сидевшая у нас в театре на проходной одна образованная дама: «Александр Анатольевич, сегодня собралась вся аэлита». На сцене пели, вспоминали Гришу. Вышел Владимир Зельдин, который играл во многих спектаклях по пьесам Горина, и спел песенку «Старый клоун». А ему было уже под 100 лет. И вот он поет: «Старый клоун, старый клоун…» И в какой-то момент вскрикивает «А!» – и хватается за сердце. Все в зале вскакивают с мест. И Зельдин, остановившись, сурово кричит в зал: «Что вы вскочили? Это я играю!» И продолжил «погибать» старым клоуном.
