* Ребята, умоляю! 40 лет держались вместе. Продержитесь еще хоть чуть-чуть! В нашей лаборатории вы единственный экземпляр. Вдруг кто-то зайдет.
Целуем, гладим, стираем.
Ваши Жванецкие
17.01.1998
Домашний архив
Книппер-Чехова в очередном письме спрашивала у Антона Павловича, что такое жизнь. Он ответил: «Ты хочешь спросить, что такое жизнь? Лучше спроси, что такое морковка. Морковка – это морковка, и больше ничего о ней не известно». Что такое Жванецкий? Жванецкий – это Жванецкий. Больше ничего о нем не известно.
Михаил Жванецкий представляется мне Стеной гомерического плача России. Если кто-нибудь из потомков вспомнит наше поколение, что вряд ли, то сразу наткнется на Жванецкого. А остальное – мелко и сугубо по интересам.
Роман Карцев
«Родился я в Одессе»
Шура! Это моя вторая книга! Больше не буду!
Обнимаю!
Когда я вижу в телевизоре дуэт Карцев – Ильченко, то вспоминаю, как они работали и что это были за артисты. Карцев и Ильченко уникальны тем, что говорили только на одном языке – на языке Жванецкого. Каждая миниатюра, разыгранная Ромой и Витей, – это был законченный спектакль. Когда не стало Вити, Рома остался верен ему и Жванецкому и пытался всю оставшуюся жизнь уже в монологах сохранить наследие их театра.
Александр Иванов
«Слово – не дело»
Шуре Ширвиндту – крайне душевно.
Душевность Саши Иванова была так умело завуалирована, что обнаружить ее – к тому же при его язвительной ироничности – было почти невозможно. А она тем не менее присутствовала в нем глобально. Когда я общался с Сашкой, меня не покидало одно ощущение от него: стыдливая зажатость, которая выражалась в минимальном проявлении эмоций. Он был человеком с врожденной изящностью, обывательски в простонародье принимаемой за худобу, глубоко пьющим, но мелко закусывающим. Не потому, что экономил или сидел на диете, а потому, что считал: закусывать – это гибель жанра и, закусывая, убиваешь смысл того, чем занимался до закусывания.
Однажды на пике популярности 16-й полосы «Литературной газеты», «Клуба 12 стульев», Виктор Веселовский и К° (а К° – это Аркадий Арканов, Владлен Бахнов, Аркадий Хайт и многие другие) решили попробовать вынести газетный юмор на зрителя. Арендовали Театр эстрады. В мизансцене «Тайной вечери» сидели «апостолы» с Веселовским в центре, и, так как сатирики в то время еще не приобрели эстрадных навыков, все были зажаты и испуганы. Предвидя такую ситуацию, хитрый Веселовский для страховки позвал на эту «вечерю» Хазанова и меня, чтобы, если что, то, чтобы мы…
Катастрофа возникла сразу. К микрофону вышла очаровательная Вика Токарева, открыла толстую книжку и задушевным полушепотом стала читать какое-то свое длинное произведение. Минут через пять этого чревовещания по залу пошел шумок, а минут через десять публика уже чуть ли не свистела. Ничего не понимающую Токареву кто-то, не помню кто, вместе с кем-то, не помню с кем, с трудом оторвал от микрофона и отнес на место. Вышел следующий выступающий, опять же не помню кто, и от волнения потерял дар речи. Помолчав минуты две-три, он элегантно поклонился и ушел за кулисы. Веселовский понял, что пахнет жареным, и решил для спасения выпустить профессионала. В данном случае – Геннадия Викторовича Хазанова. Но, так как в то время Хазанов был еще не Геннадием Викторовичем, а просто Геночкой, он, оказывается, убежал ненадолго по нужде и, не будучи тогда еще художественным руководителем Театра эстрады, заблудился. Он долго метался по закулисью театра, не предполагая, какую нужду в нем испытывает Веселовский.
Тогда решили выпустить Александра Иванова, не сообразив, что прошло уже какое-то время с начала концерта и что Александр Александрович случайно оказался сидящим под огромным горячим осветительным прибором, и не подозревая, что он перед этим шоу для храбрости принял на впалую грудь грамм сто пятьдесят коньяку. Веселовский с ужасом обнаружил, что Александр Александрович под софитом дозрел. Иванов со своей несгибаемой статью вышел к микрофону, схватился за стойку и скомандовал: «Стоять!» Не буду вас мучить подробным рассказом о дальнейшем течении этого юмористического вечера, скажу только, что в эстрадной карьере клуба настал большой перерыв.
Чтобы, не дай бог, не возникло впечатления, что Саша был алкоголиком, скажу: он пил действительно профессионально, но редкими наплывами. А в остальное время он занимался ставшей сегодня уже классической передачей «Вокруг смеха» и писал язвительные, но необыкновенно тонкие и меткие пародии. Причем не только поэтические, но и прозаические тоже. А чтобы закончить с алкоголизмом и нашей дружбой, вынужден вспомнить один Сашкин стишок, посвященный его визиту к нам домой.*
* Александр Иванов
(в гостях у Ширвиндта)
Увы, еще я не покойник,
Но честь свою не сохранил
И Ширвиндта я рукомойник
Смеясь и плача осквернил.
15 апреля 1981 года, Москва
Домашний архив
Чтобы не повторяться, напоминаю вам об отношениях Иванова с закуской.
Виктория Токарева
«Сказать – не сказать…»
Обоим Ширвиндтам – таким любимым, что нет сил.
«Стрелец»
Милому моему
сердцу и уму
Шуре Ширвиндту.
У Виктории Токаревой есть рассказ «День без вранья». Я подумал, хорошо бы, если бы был день без «надо». Надо – это крест. Я всю жизнь завидую людям, которые опаздывают и считают, что никому ничего не должны. Я не могу опоздать. И если делать вид, что это не порок, а достоинство, то это еще более подозрительно. Поэтому пишу, почти как манифест: ни за что не отвечать и всюду опаздывать – не безнравственность, а прекрасная жизненная позиция.
Виктория Токарева высказалась обо мне не только в автографах.*
* Я с Ширвиндтом не знакома. Но несколько раз говорила по телефону с его мамой. Она была изумительной женщиной, очень умной и проницательной. Мы с ней стали общаться в последние годы ее жизни, и постепенно я поняла, что Шурик весь в нее. Когда мои книги стали публиковать, она меня прочитала. У нее была девушка, которая читала ей, потому что сама она уже почти не видела, но без книг не могла. И вот мама Александра Анатольевича мне как-то сказала: «Я всех читаю по диагонали, а вас прочитала всю целиком. Деточка, у вас совсем нет графоманства. Давайте я свяжу вам бобочку.
