В том дворе, где жила семья Рождественских, размещалась редакция журнала «Юность». Беллочка Ахмадулина, Вася Аксенов, Женя Евтушенко, Роберт, потом и Аркаша Арканов, Гриша Горин, Миша Жванецкий, Витя Славкин – это была потрясающая когорта личностей. Некоторое их сегодняшнее обронзовение законно, но для меня вся эта бригада была любимой шпаной.
Отдыхали в Коктебеле. Мотором компании был Владик Бахнов. Он написал «гимн» Коктебеля. Разослал листочки. И мне тоже прислал. Начинался «гимн» так:
«Ах, что за славная земля
Вокруг залива Коктебля:
Колхозы, б…, совхозы, б…, природа!
Но портят эту красоту
Сюда приехавшие ту-
неядцы, б…, моральные уроды!»
Тунеядцы – это Роберт, Вася Аксенов и другие. У многих тунеядцев образовались талантливые дети.
Катечка – темпераментно ищущий призвание человек. За что бы она ни бралась, все талантливо и неожиданно. Но все-таки ее фотосессии с попыткой сделать при помощи гениального гримера Людмилы Раужиной из друзей великих исторических личностей превалируют над всеми ее поисками. Я несколько раз был в разных ролях. Она даже семью мою одела в тоги. Вот что она вспоминает о нашей совместной работе.*
* Когда я пригласила поучаствовать в моем проекте Александра Ширвиндта, то не предполагала, что он сам выберет для работы наистраннейшую картину…
Позвонив до съемки, он сказал, что хорошенько все обдумал и придет не один, а с сыном Мишей, и уж если делать что-то запоминающееся, то пусть это будет картина Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Вот так он решил. Для этого, собственно, он приведет Мишу, чтобы, так сказать, убить. У меня бы, конечно, никогда язык не повернулся предложить такое! Фотография фотографией, а Мишу жалко. Не послушался Александр Анатольевич, привел сына. Сели они на завалинке, стали входить в образ, разрабатывать план убийства. У нас уже все было приготовлено к кровопролитию: одежды парадные, ковры заморские (из моей спальни), глаза выпученные и кровь донорская искусственная. Разложили мы тела царские на коврах персидских, окропили кровью чело дитяти, но не получилось быстро все порешить: оба величества начали хохотать не по-царски, с воем и причитанием, а с ними и челядь вся низкородная…
Рождественская Е.Р. Взрослые игры Екатерины Рождественской. М.: Этерна, 2016. С. 134, 135.
Это все так и не так. Потому что, общаясь со мной, даже близкие друзья не учитывают степень моей гениальной интуиции. Просто я предвидел покушение идиота на картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван» в Третьяковке. И уже тогда мечтал, чтобы на случай этого покушения висел не Иван Грозный с сыном Иваном, а я с Мишкой. Дешевле реставрировать.
Юрий Норштейн
«Снег на траве»
Дорогой Шурка!
Помимо актерского дара, ты обладаешь редким талантом неназойливого, легкого, умного и серьезного (извини, конечно) человеческого общения. Все, кто общается с тобой, попадают в твой круг внимания, точно знают, что они не одиноки. Мы все, знакомые и незнакомые, тебя любим. Ну а об выпить и закусить… «Ничего, ничего… молчание», как говорил гоголевский герой. Ты только будь здоров, дорогой, а уж с собой-то мы принесем.
Юра Норштейн – мой ближайший друг. Я был знаком с Вячеславом Котеночкиным, хорошо знал Федора Хитрука. Это все великие художники. Когда они звали что-то делать, все бежали не потому, что надо заработать, а потому, что было предчувствие чего-то очень настоящего. Такую скрупулезность в работе трудно себе представить на сцене, в кино или на телевидении. Я иногда прихожу в студию Норштейна, много лет работающего над «Шинелью». Он открывает свои кованые сундуки, а там лежат четыре тысячи ресничек. Каждая ресничка – для определенной сцены, определенного выражения чувств Акакия Акакиевича. И так все части лица и тела. Вот это работа, это искусство! Надеюсь, что в Юре проснется коммерческая жилка. Остальные жилки у него и так есть, и они гениальны.
Юра восторженно-образованно озабочен живописью и поэзией. Когда есть повод, ему не важен размер аудитории, ему важно качество. Так, в поселке Пионерском, что в общем-то деревня, под Истрой, есть маленькая библиотека, за которой бережно следят несколько милейших дам, получающих вскладчину три рубля в месяц, но при этом собирающих интеллигентные посиделки, будь то вечер памяти актера и чтеца Дмитрия Журавлева или обсуждение какой-то книжной новинки. Мы как соседи всегда там присутствуем. Они пекут огромный пирог с собственным вареньем. Жидкое приходится приносить с собой, хотя они предпочитают чай. В вечер, посвященный Твардовскому, аудитория собралась такая: четыре библиотекарши, две соседские старушки, наша общая подруга Наташа Абрамова, мы с женой и Норштейн, два с половиной часа взахлеб читающий Твардовского. Или: когда обезумевшее московское население почему-то решило, что без Серова оно жить не может, и буквально сносило Новую Третьяковку, Норштейн благодаря своим связям провел нас и Чулпан Хаматову туда в выходной день в 7 утра с черного хода, и мы этой компанией наслаждались трехчасовой экскурсией «Серов – Норштейн».
Сергей Юрский
«Содержимое ящика»
Шура, дорогой!
Все это было, было, было. То ли еще будет, дорогой Шура. Читай со стр. 310. Ты читаешь медленно. Так что до стр. 317.
«Практические облака»
Шура! Шура! Чем дольше разлука, тем пьянее встреча! Как я рад тебе!
«Чернов/Chernov»
Дорогому Шуре Ширвиндту на память об эпохе безвременья, которую мы переживали вместе.
В 1990-е наша любимая «пионервожатая», директор Центрального дома актера Маргарита Эскина, решилась на очередную гигантскую авантюру, связанную с ублажением актива актерского дома. На сей раз она задумала коллективный выезд в одну из стран периодически восходящего солнца – Китай. Путь не близкий, актив многочисленный, денег нет. Но Маргошин талант проявился и в этот раз. Дело в том, что тогда же, в 1990-е, в Доме актера состоялся трогательный пикантно-документальный спектакль «Ученики чародея» по пьесе шведского автора Ларса Клеберга. В ее основе были реальные исторические встречи великого китайского артиста Мэй Ланьфана с цветом советской театральной элиты в 1935 году во время его гастролей в СССР: со Станиславским, с Немировичем-Данченко, Эйзенштейном, Мейерхольдом и находившимся в то время в Союзе Брехтом.
Маргоша собрала тогда мощную команду, распределила роли, рассадила участников, и «встреча» с Мэй Ланьфаном была сыграна на сцене Дома актера. Это мероприятие курировалось газетой «Московский комсомолец», и представители редакции выставляли оценки участникам по пятибалльной системе. Так, Олег Ефремов, игравший Станиславского, получил, кажется, тройку; Олег Табаков (Немирович-Данченко) – три с плюсом; Михаил Левитин (Эйзенштейн) – доигрался до четверки. Сережа Арцибашев, отдаленно напоминавший Брехта, но компенсировавший отдаленность бархатностью голоса, остался без оценки. И только Сережа Юрский получил безоговорочную пятерку, блистательно сыграв Мейерхольда и поразив всех идеальным внешним сходством и знанием текста.
