– Зато вы живы, – убежденно заявила в ответ.
– К ресу такую жизнь! – разозлился Горн.
– Не говорите ерунды!
Я рассердилась. Разве можно так думать? Жизнь – это самое ценное, что есть у человека. Какая бы она ни была! А этот…
Понимал бы что!
– Ты забываешься! – холодно произнес Горн.
Ага. Видно, сиятельству и правда полегчало, раз решил поставить меня на место. А чего меня на него ставить? Я и так там.
– Простите, милорд, – как можно спокойнее произнесла в ответ.
М-да. Что-то я расслабилась. Забыла, с кем разговариваю. А ведь Горн – такой же маг, как и Каллеман. И запросто может отправить меня в Рейхварн. В этой низовой тюрьме полно простолюдинов, осмелившихся перечить аристократам.
– И вообще, почему ты позволяешь себе так разговаривать? – не унимался Горн.
– Простите, милорд, – преодолев возмущение, постаралась ответить как можно смиреннее.
Граф ничего не ответил. Как ни странно, выглядел он довольным. Порой у меня возникало ощущение, что все его вспышки гнева не более чем провокация. Или декорация, за которой Горн скрывает свои истинные намерения и чувства. Чего проще показать людям то, чего они ждут и боятся? Прикрикни погромче, потопай ногами, пообещай всех казнить – и вот уже окружающие трепещут от страха и не приглядываются к тому, что скрыто за грозным фасадом. А если прибавить сюда изначальный страх простолюдинов перед магами, то Горну даже усердствовать особо не нужно. Говорят же, у страха глаза велики!
Я внимательно посмотрела на графа. Вид у него был расслабленный и умиротворенный.
– Графиня еще не уехала? – почувствовав мой взгляд, спросил Горн.
– Нет, милорд.
– Проклятье! – тихо пробормотал он. И прозвучало это удивительно искренне.
– Вы уверены, что не хотите ее видеть? – осторожно поинтересовалась я.
– Абсолютно, – отрезал граф и жестко усмехнулся.
– Насколько я поняла, леди Горн не уедет из Эрголя, пока вы с ней не поговорите.
– Тебе не кажется, что тебя это не касается? – в голосе больного послышался металл.
– Простите, милорд.
Я решила отступить. Горн прав. Какое мне дело до его взаимоотношений с матерью? Хотя, сказать по совести, присутствие графини успело мне изрядно надоесть. С ее приездом жизнь в замке сильно изменилась. Если раньше тут царили тишина и покой, то сейчас невозможно было выйти в холл и не наткнуться на хихикающих камеристок, весело болтающих горничных, снующих повсюду лакеев.
– Рес! Помоги мне подняться.
Граф заворочался на постели.
– Милорд, вам еще рано вставать, – попыталась я образумить своего упрямого пациента.
– Замолчи и дай мне руку, – рыкнул Горн.
Не дожидаясь моей помощи, он сел и медленно спустил ноги на пол.
– Какой же вы упрямый, милорд, – вздохнула я, а про себя добавила: «как осел».
Граф вцепился в мою руку и рывком поднялся.
– Обопритесь на меня, так будет удобнее.
Я подставила плечо.
Горн чуть покачнулся, навалился на меня, но тут же выровнялся и шумно выдохнул.
– Рес… Идем.
Я не стала спрашивать, куда он собрался. У графа было поразительное чутье. Даже не видя, он точно знал, где что находится. Вот и сейчас, медленно, с трудом переставляя непослушные ноги, двинулся прямо в сторону ванной.
Что ж, понятно. Утку сиятельство признавать не желали.
– Дальше я сам, – твердо заявил Горн, оказавшись в отделанном мрамором помещении.
– Уверены?
– Абсолютно.
Я с сомнением посмотрела на упрямца, но возражать не стала и молча закрыла дверь. Хочет сам – пожалуйста.
Спустя пару минут, из ванной донесся грохот и громкие ругательства.
– Милорд?
– Все нормально, – слишком поспешно ответил граф. В его голосе слышалось непривычное смущение.
М-да. Видно, дело плохо.
Когда я заглянула в ванную, моим глазам предстал полный разгром. Стеклянная полка, на которой стояли многочисленные флаконы, упала и раскололась надвое, склянки рассыпались по полу, полотенца тоже оказались внизу, рухнув вместе с держателем, а от красивой фарфоровой вазы, в которой стояли вечноцветущие амарисы, остались лишь мелкие осколки.
– Понаставили тут всякой дряни, – недовольно буркнул Горн.
Он стоял посреди разрухи и тяжело опирался на мраморную столешницу раковины. Я окинула его внимательным взглядом, убедилась, что сам он не пострадал, и незаметно выдохнула.
– Вы совершенно правы, милорд.
Я постаралась скрыть иронию.
– Ненавижу все эти финтифлюшки, – еще недовольнее пробормотал граф.
– Они здесь совершенно лишние, милорд, – поддакнула я и улыбнулась.
– Перестань надо мной смеяться, – рявкнул граф.
– Что вы, милорд! У меня и в мыслях не было.
Я изо всех сил сдерживала смех, но получалось плохо.
– Кэтрин!
– Простите, милорд.
Я пыталась успокоиться и уже почти добилась результата, но тут вдруг Горн неожиданно усмехнулся, а потом немного смущенно рассмеялся. И все мои усилия оказались напрасны. Я прыснула и от души расхохоталась.
– Ужасно нелепая ситуация, – пробормотал граф, борясь со смехом. – Чувствую себя неповоротливым слоном.
– В посудной лавке, – договорила я.
– Почему в посудной?
– Ну, это такое известное выражение из басни.
– Да? Странно, не слышал, – в голосе Горна больше не было веселья. В нем появилась подозрительность. – Что за басня?
Рес! Ну кто меня за язык тянул?!
– Детская, милорд. У нас в Ютланде ее читают малышам.
– Как называется?
Если бы я знала!
– К сожалению, я не помню, милорд.
– Ладно. Включи воду, я хочу помыть руки. И помоги мне.
После того как с омовениями было покончено, граф оперся на мое плечо и заявил:
– Пошли. Нужно выбираться из этого разгрома.
До кровати мы дошли быстро.
– Расскажи мне о своем детстве, – неожиданно приказал Горн. Он устроился на постели и с видимым облегчением вытянул ноги. Плотная повязка скрывала его глаза, но у меня возникло ощущение, что граф прекрасно видит сквозь нее.
– Милорд?
Я тянула время, соображая, что ответить.
– Что непонятного?
– В моей жизни нет ничего интересного, милорд.
