Кроме появившейся обидчивости, во внутренней химии Майка начали происходить и другие метаморфозы. К примеру, в сценическом поведении куда-то исчезли легкость, ирония и артистизм. Науменко внимательно наблюдал, как ярко выступали на концертах гуттаперчевый Костя Кинчев, стильный Миша Борзыкин из «Телевизора» и отец «русских народных галлюцинаций» Петя Мамонов. Также он часто пересматривал международный рок-фестиваль Live Aid, записанный Панкером с финского телевидения. Казалось, как вести себя на сцене, Науменко прекрасно знал и понимал. Но в жизни все получалось по-другому.
В хаотично подобранном сценическом прикиде Майк порой напоминал кособокого филина. И если в начале выступления он еще пытался пританцовывать в стиле Чака Берри, то ближе к финалу уставал, обретая непринужденность провинциального лектора. Нечто похожее происходило и с командной игрой «Зоопарка». Иногда, правда, старая формула по-прежнему срабатывала, и тогда у группы случались прорывы. Один из них произошел на совместном концерте с группой «Ноль», лидер которой — Федя Чистяков — остроумно положил текст «Буги-вуги каждый день» на патриотическую мелодию «Варшавянки».
«В один из моментов я рискнул показать Майку свое „изуверство“ над его песней, — вспоминал Чистяков. — К счастью, Науменко оказался человеком без ненужных комплексов, по крайней мере, по части собственной гениальности. Ему все понравилось, и мы сымпровизировали под „Варшавянку“ на концерте в Ленинградском цирке. Это было ее первое исполнение».
Со временем это мероприятие приобрело статус легендарного — не в последнюю очередь из-за стычки Майка с тележурналистом Невзоровым.
Концерт «Зоопарка» в Ленинградском цирке, 1989
Фото: Дима Конрадт
Рассказывает Леша Рыбин: «Майк был первым и последним, кто послал нахуй Невзорова. Когда только появилась программа „600 секунд“, тот начал снимать сюжет о том, как рок победил коммунизм, разложив при этом христианскую молодежь, — Невзоров любил такой подход. И вот Майк стоит на сцене, у него саундчек, а Невзоров начинает ставить свет и орать на всех командным голосом. На что Майк громко говорит в микрофон: „Слушай, иди отсюда нахуй!“ Невзоров начинает вопить, что он тут работает и не надо ему мешать. Тогда Майк повторяет: „Иди нахуй, это я здесь работаю, а ты мне мешаешь!“ И Невзоров ретировался».
Выступление в цирке было одним из нечастых концертов «Зоопарка» в Ленинграде. Из-за бесконечных гастролей Майк почти перестал бывать в родном городе и общаться со старыми приятелями. Скорее всего, из-за нехватки времени. И энергии.
«Мы с Майком стали значительно меньше разговаривать, — рассказывал мне барабанщик „золотого состава“ Андрей Данилов. — Миша все время был в какой-то суете… Так, чтобы вместе сесть и посидеть, уже не получалось».
В этот кочевой год Науменко оказался в искусственной изоляции — в окружении музыкантов «Зоопарка», директора Севы Грача и звукорежиссера Ильи Маркелова. Без коллаборации с Гребенщиковым, Фаном, Донских и несколькими старыми друзьями лидер «Зоопарка» словно застыл в собственном развитии.
«Майк всегда хотел иметь свою группу, — считает Родион. — И когда он ее получил, ему пришлось заплатить за это немалую цену. Уровень личностного развития у Науменко оказался несколько выше… Его музыканты — симпатичные ребята, но просто у людей был разный культурный уровень. Науменко больше читал, больше думал, он больше общался с культурными людьми. Английская школа в центре — не фунт изюму. Это все в итоге было по уровню намного выше его музыкантов».
Майк, естественно, чувствовал, как рутина и стагнация заедают его. Со стороны это напоминало творческий вакуум и не могло укрыться от внимания его близких.
«После выхода „Уездного города N“ прошло всего несколько лет, и Майк внезапно посерьезнел, — замечал Коля Васин. — Он начал разъезжать по стране с бесконечными концертами, с программой из своих веселых песен. Но вскоре веселье постарело. Потому что песни были старыми, а новых песен Майк не писал. И это было грустно».
К 1989 году «Зоопарк» пошел на новый виток гастролей, и зрители с удивлением обнаружили, что репертуар группы практически не изменился. Программа концертов отличалась от романтического первого приезда на две-три композиции. Этот факт вызывал волны негатива — как у зрителей, так и у серьезных критиков. К примеру, во время научного семинара, проходившего в рамках III фестиваля свердловского рок-клуба, социолог и журналист Николай Мейнерт, активно продвигавший «Зоопарк» на эстонском радио, публично заявил:
«Многие музыканты, такие как Майк, сейчас не знают, что им делать… Какую теперь им найти интонацию, чтобы сохранить актуальность? Поэтому самой интересной его песней на прошлом фестивале была „Я забываю, я продолжаю забывать“. Она соответствует реальному положению вещей, когда Майк элементарно забывал слова собственного текста с очередного перепоя».
Со стороны казалось, что это тупик, и дальше отступать некуда. Всем, но только не Майку. В тот момент он еще иллюзорно на что-то надеялся.
На съемках фильма «Буги-вуги каждый день»
Фото: Андрей «Вилли» Усов
ИНСТРУКЦИЯ ПО ЖИЗНИ С ПОРАЖЕНИЕМ
«Люди Майком совершенно не фильтровались.… При этом я не могу сказать, что он — неудачник. Или крест на себе поставил. Возможно, что все, что он мог обозреть перед собой, его просто не интересовало»
Михаил «Фан» Васильев
В частных беседах многие приятели Майка рассказывали мне, что к концу восьмидесятых лидер «Зоопарка» начал сильно меняться. И, в первую очередь, это касалось его творческого энтузиазма. Друзья и музыкальные критики стали замечать, что в эти смутные времена внутренний огонек Науменко стал потихоньку гаснуть.
«Если у Майка не писались песни, он не вымучивал их из себя, — рассказывал Сева Грач. — Я считаю, что последний сильный номер, который он написал, — это композиция „Выстрелы“. Это был такой реквием по самому себе, уже в 1987 году. Я говорил ему: „Миша, нужна новая программа!“, а он отвечал: „Все будет!“ Но я видел, что новой программы не будет».
«У него просто не хватало времени и энергии на создание новых композиций, — утверждал впоследствии Борис Мазин. — Если раньше Науменко покупал с утра несколько бутылок „Жигулевского“ и в спокойной обстановке занимался переводами или сочинительством, то теперь его будили наглыми звонками в дверь, и сутки напролет он тусовался с поклонниками и друзьями».
Примерно в 1988–1989 годах в коммунальной квартире на Боровой наконец-то установили телефон. Он стоял в коридоре и в течение целого дня трезвонил, не умолкая. Кроме того, во много раз выросло количество непрошеных гостей. В одном из архивных интервью Гребенщиков откровенно поведал об этой тенденции:
