— Ты не “мой мужчина”, — передразниваю я его и пихаю в грудь изо всех сил. Тщетно. С таким же успехом я могу пытаться сдвинуть городскую стену. — И не станешь им, если продолжишь вести себя, как тупица!
— Я не хочу, чтобы ты жалела, — рычит он. — Потому что это навсегда, Нанна. Пока смерть не разлучит нас, понимаешь?
— Совсем недавно тебя это не волновало!
— Это ты себе нафантазировала, что меня это не волнует! Мне казалось, что этот вопрос закрыт. И почему ты, что так отчаянно боролась за свободу, теперь готова объятья мне распахнуть? Тебя, значит, вопрос детей больше не беспокоит? Или ты изначально просто дразнила меня и играла в игры?
Надувшись, как еж, я опускаю взгляд и упрямо рассматриваю грудь волка, не желая поднимать глаза. Стало стыдно за свой порыв, за сказанные слова. Вот так и признавайся теперь! Вроде бы со всей душой, хочется быть ближе, а он…
— Я поняла, — говорю твердо. — Отпусти, я пойду к себе в каюту.
— Что ты “поняла”? — тяжело вздыхает Халлтор.
— Что ты просто решил меня проучить.
Волк издает полустон-полурык, будто ему больно все это слушать. Ну и ладно!
— Вот имя всего святого, Нанна!
— Скажешь, что это не так?
Шмыгаю носом и упираюсь ладонями в плечи Халлтора, а он разжимает руки и позволяет мне встать с его колен. Будет мне хорошая наука! Дура, зачем только полезла, зачем согласие это дурацкое дала? Повела себя как…
Отступаю к двери, думаю, как бы поскорее оказаться в своем углу и дать волю стоящей под горлом горечи. У меня и так полно проблем помимо какого-то там волка, вот! Пусть сидит и решает, в себе разбирается!
Сильная рука хватает меня за запястье и резко, даже грубо, разворачивает.
— Нанна, ты что? Плачешь?
— Нет! — вру я и отворачиваюсь, когда волк пытается коснуться моего лица.
— Ну что за детские игры, — ворчит он и тянет на себя. Его губы накрывают мои, нежно, почти трепетно, будто Халлтор боится спугнуть момент.
В первое мгновение даже хочется сделать какую-нибудь глупость. Укусить его или оттолкнуть, чтобы не думал, что я вот так сразу растаю! Но первое же движение раскаленного языка, проникшего в мой рот, выбивает из головы эти глупости.
Не остается ничего, кроме одного мужчины и крохотной комнатки, тонущей в мягком полумраке. Светящийся шарик под потолком рисует на нас причудливые тени, а руки волка уже не такие нежные, как минуту назад. Они ныряют под одежду, сминают тело до легкой боли, пальцы оставляют на коже метки и зигзаги, а поцелуй становится все жарче, глубже, — нет сил на лишний глоток воздуха.
Тихо вскрикиваю, когда волк опрокидывает меня на кровать, слишком маленькую, чтобы лежать на ней даже тесно прижавшись друг к другу, и нависает сверху. Его глаза горят потусторонним красноватым огнем, из груди вырывается рычание вперемешку со звериным хрипом.
— Скажи, что хочешь меня, — шипит Халлтор сквозь стиснутые зубы. — Что понимаешь — назад дороги не будет. Что это все не просто порыв, а осмысленное решение, — он прикусывает мою шею. Безжалостно, без нежностей, заставляя вскрикнуть и забиться в капкане его рук, на короткое мгновение испугаться собственных слов. Думаю о том, как это, наверное, будет больно; что волк не просто так пытался удержать меня от необдуманных действий; что, будь оно проклято, мы на корабле не одни, что время неподходящее.
Эти “что” и “если” крутятся в голове, как какая-то волшебная карусель, потерявшая управление и вынужденная вращаться до скончания времен.
Но все это меркнет, когда мы снова сталкиваемся взглядами.
— Я не смогу отмотать время назад, Нанна, — в синих глазах — настоящая мольба и борьба. С самим собой, с желанием взять добычу, проглотить меня, починить и наполнить собой до самого краешка. — Не смогу что-то изменить, если ты захочешь отступить, переиграть или передумать. — Он сжимает в кулаке ворот моей рубахи и тянет вниз, неумолимо и властно, а я слышу, как ткань трещит под его крепкими пальцами, и тяжело сглатываю.
Чувствую, как пульсирует и жжется под кожей волчья метка, как стягивается в животе раскаленный узел, вижу, как поблескивают на смуглой коже Халлтора крупные капли пота.
— Метка свяжет нас прочнее любых кровных уз, — волк не говорит — шелестит. Его голос похож на осенний ветер, на холодное море, набежавшее на песчаный берег. — Мы все разделим на двоих. Чувства, тела, мысли, жизни. Не будет тебя и меня — только “мы”. Единое существо, и даже Галакто не сможет забрать нас по отдельности. Лишь вместе.
Его слова промораживают меня до самого донышка, перетряхивают всю меня; комнатка стягивается в одну точку, и все, что вижу отчетливо, — синие глаза и окаменевшее, напряженное лицо волка, ждущего моего решения.
Тяну к мужчине руки, обвиваю мощную шею и прижимаюсь губами к напряженной челюсти, чувствую привкус соли; вдыхаю полной грудью, хочу пропитаться запахом Халлтора, врасти в него, проникнуть в кровоток, чтобы никто и никогда не смог вытравить меня из его мыслей и чувств.
Навсегда.
На веки вечные.
Кого-то эти слова могут испугать, но только не меня. И не сейчас.
— Не нужно ничего отматывать, я ни о чем тебя не попрошу и не буду жалеть. Потому что это ты, — шепчу так тихо, что Халлтору приходится наклониться. — Я все понимаю.
Волк набрасывается на меня с громким стоном, остервенело, дико, сметая на своем пути все преграды: рубашку, белье, мой тихий вскрик. Он впивается в мои губы с такой жаждой и так отчаянно, что я задыхаюсь, едва успеваю между поцелуями-укусами ухватить глоток воздуха.
Его желание настолько мощное, неудержимое, что на секунду я искренне пугаюсь, захлебываясь неутомимой страстью и жгучими ласками, от которых кожа горит огнем.
Это Халлтора отрезвляет. Он отстраняется, смотрит мне в глаза долго-долго, пристально — и вдруг подхватывает меня под ягодицы и переворачивается. Волк поднимает меня, как пушинку, и без видимых усилий устраивает на своих бедрах, прислонясь спиной к изголовью узкой койки. Он все еще в штанах, и внушительный бугор, натянувший ткань, вызывает у меня противоречивые чувства. Я отчетливо помню, какой он… там. Руки все еще помнят торопливые, стыдные прикосновения, когда мужская плоть обжигала ладони и так сладко подрагивала, стоило мне особенно сильно сжать пальцы.
— Ты будешь все контролировать, — вдруг говорит Халлтор, скользя взглядом по моей заалевшей от смущения коже.
Я? Но я даже не знаю, что должна делать…
Я задыхаюсь от неожиданности, когда широкие ладони скользят по моим бокам, нежно лаская грудь, сжимая ее до пряной судороги, до мурашек по коже, и ныряют вниз, где я уже настолько влажная, что становится невыносимо стыдно.
Халлтор даже не касается меня толком, а я уже готова броситься в омут, принять его полностью, доверив волку и тело, и душу. Пальцы скользят по пряной влаге, растирают вязкие капли и чуть проникают внутрь, растягивая, а мужчина сдавленно стонет, будто его ударили. В кобальтовой синеве сверкают молнии и такая томительная жажда, что у меня перехватывает дыхание. Толчки внизу становятся резче, протяжнее, на грани боли. Откидываю голову назад и прикусываю губу, чтобы сдержать крики и стоны. Где-то в дальнем уголке сознания все еще бьется мысль, что на корабле мы не одни, что где-то рядом Виго и его дочь, Фолки с женой.
