Как полынь.
А в глазах твоих пелена
И лишь мрак,
Сделай шаг ко мне,
Сделай шаг.
Я за плечи тебя,
Как дитя, обниму.
Что ни сделаешь ты,
Все прощу и пойму.
Ну а спросишь меня,
Как прошел всю войну,
Я скажу: я любил лишь тебя,
Лишь одну.
Ноты рассыпались хрустальной капелью. Казалось, голос взмывал до небес. Менестрель пел, не отводя взора от замершей в дверях кухни девушки. А по ее щекам катились слезы…
— Мама, мама, ты плачешь? — Встревоженный детский голос вернул Эленви к действительности.
— Нет, что ты, — через силу улыбнулась она. — Ветер глаза запорошил.
Каренс уже устал показывать фокусы. Конечно, в первый момент карта, доставаемая из-за уха ничего не подозревающего ребенка, производит такую вспышку эмоций, что любо-дорого смотреть, но надоедает все это, черт подери, прежде всего самому фокуснику. Так что, когда подошедший Найрид сухо поинтересовался:
— Идешь? — джокер был просто счастлив. Но от вопроса не удержался:
— Ты деньги скоро вернешь?
Положительного ответа шулер не ждал. Впрочем, его и не последовало:
— Иди к черту, — попросили его.
Каренс вздохнул, спрятал колоду и объяснил разочарованным детишкам:
— Больше чудес не будет — магия закончилась. Кратчайшую дорогу покажешь? — Это уже был вопрос менестрелю.
Вместо ответа Найрид развернулся и направился куда-то в глубь табора. Мошенник, не ожидавший, что его бросят на растерзание малышне, рванулся вслед за ним.
Джокер догнал музыканта, уже когда тот, остановившись у одной из кибиток, как родную обнял орчанку лет сорока: в черных волосах проклюнулись первые ниточки седины, зеленая кожа начала бледнеть, выгорев под жестоким солнцем, из-под нижней губы торчали острые клыки.
— Здравствуй, Таше!
Орчанка улыбнулась, ласково проведя ладонью по его щеке:
— Ты совсем не изменился, Най.
— Нел сказал, ты знала, что я приеду? — поспешно перевел разговор на другую тему менестрель.
— А ты сомневаешься? — спросила женщина. — Твоего спутника я тоже видела. — Она перевела взгляд на стоящего рядом Каренса и улыбнулась: — Могу ему погадать.
— Не верю в предсказания, — фыркнул мошенник, но руку протянул.
Ташена медленно провела пальцами по линиям его ладони, смотря куда-то сквозь Каренса. Потом вздрогнула и улыбнулась:
— Ты будешь хорошим учителем.
Каренс ожидал чего угодно, но только не этого:
— Каким, к Великому духу, учителем, делать мне больше нечего.
— Будешь, — мягко повторила гадалка. — И ученика хорошо воспитаешь.
Шулер выдернул ладонь из цепкой хватки орчанки и поспешно отступил на шаг.
— Вот еще! — Он покосился на приятеля и бросил: — Раз мое будущее мы узнали, я пойду прогуляюсь. — Мошеннику очень не хотелось узнать о себе еще что-нибудь новое и интересное.
Проводив его взглядом, менестрель ухмыльнулся:
— Хорошо ты над ним пошутила. Из него учитель, как…
— Я сказала правду, — покачала головой орчанка. — Я видела его судьбу.
Менестрель только фыркнул удивленно: кого-кого, а уж Каренса в роли учителя он представлял меньше всего. Впрочем, предположить, что он сам назовется чьим-либо мастером, Найрид тоже не мог. А раз так, надо поговорить о другом:
— Ты видела еще что-нибудь, кроме того, что я приду в табор?
Таше печально покачала головой:
— Нет. Вот только, Най, прошу тебя, будь осторожнее: тебя ищут опасные люди.
Менестрель удивленно покосился на нее:
— Кому я нужен? Граф Арзиел не настолько любит свою жену, чтобы разыскивать меня по всему Гьерту, да он и лица-то моего не видел.
Орчанка, тихо застонав, спрятала лицо в ладонях:
— Най, я говорю не о твоих любовных похождениях. Чем у тебя мозги вообще заняты?
— А что я такого сказал? — возмутился музыкант.
— Ничего, — не выдержала Ташена. — Кроме того, ты забыл, кто ты и кто твой отец.
Менестрель поправил гитару, ремень которой сползал с плеча:
— Хочу тебе напомнить, что папа ушел из табора до моего рождения.
— Думаешь, его отказ лишает тебя дара? Или, по-твоему, младшая ветвь сможет перекрыть старшую? Ни у барона Старена, ни у Нела никогда не будет твоего дара, и ты это знаешь не хуже меня.
Если бы орчанка не говорила почти шепотом, можно было бы сказать, что она кричала.
Найрид только нервно дернул плечом:
— Знаю. Но следующим бароном будет Нел. А потом — его сын. А потом — сын его сына. Мне не нужна власть в таборе.
Таше вздохнула, отбрасывая с лица прядь волос:
— Когда-нибудь ты все равно вернешься, Най. Рано или поздно.
— Лучше поздно, чем рано, — отрубил менестрель. — И не надо решать за меня мою судьбу. Тебе же никто не искал жениха, когда ты объявила, что никогда не выйдешь замуж. И даже причины не выясняли.
Зеленая кожа орчанки посерела:
— Моя жизнь — это только моя жизнь. И от нее не зависит судьба всего племени. В отличие от твоей.
— Старен прекрасно справляется, — процедил Найрид.
— У него нет твоего дара! — Орчанка чуть не плакала.
— Кажется, мы возвращаемся к тому же, с чего начали.
Ближе к вечеру разгорелись костры. Острые узкие языки пламени тянулись вверх, желая попробовать небо на вкус. Несмелые гитарные переборы разорвали тишину летней ночи. Звяканье бубна вплело ритм в мелодию. Взметнулись цветастые юбки, звон монист откликается биением сердца. И кружатся вокруг костра танцующие, гитарный бой звучит в крови, блестят глаза.
Найрид некоторое время молча наблюдал за танцующими, а потом медленно отступил на шаг, скрываясь в полумраке.
Фрина стояла, склонив голову набок, и, задумчиво прищурившись, смотрела, как кружится в танце Роз. Девочка вздрогнула всем телом, когда на плечо ей легла рука.
— Фриви, не бойся, — поспешно заверил ее менестрель. — Я просто хочу сделать тебе маленький подарок.
Малышка перевела на него взгляд:
— А я не хочу за тебя замуж.
От таких заявлений, высказанных трехлетней девочкой, менестрель слегка оторопел.
— А я и не предлагал выходить за меня замуж, — улыбнулся он.
— Но ты ж назвал меня Фливи, а это — если хочешь жениться, — не успокаивалась малолетняя хулиганка.
