Кстати о фотопериодизме. Это явление было открыто американцами Аллардом и Гарнером, а в России его изучал большой коллектив ученых под руководством Н.И. Вавилова, организовавшего географические посевы по всей стране. Именно эти опыты по системе Вавилова, а вовсе не яровизация, позволили выявить сорта и культуры, которые ускоряют свое развития при долгом световом дне и могут быть продвинуты далеко на север. Параллельно с этим Г.С. Зайцев, в Средней Азии, выявил формы египетского хлопчатника, которые ускоряли развитие при укороченном дне. Их удалось вовлечь в скрещивания и вывести сорта тонковокнистого хлопчатника, которые плодоносили в условиях Средней Азии. Это было стратегическое сырье: оно шло на изготовление парашютов.
Ну, а кто был истинным коллегой, вернее руководителем Лысенко в Гандже? Имя Николая Федоровича Деревицкого в книге о «неизвестном» Лысенко не упомянуто. Между тем, именно Деревицкий поручил начинающему ученому опыты по возможному возделыванию бобовых культур зимой, для чего следовало выявить подходящие сорта и наилучшие сроки посева. Методику определения оптимальных сроков посева разработал Г.С. Зайцев, вавиловский «король» хлопчатника. Селекционная станция, которой руководил Зайцев, находилась под Ташкентом, но в Гандже, у Деревицкого, его друга детства, был ее опорный пункт, Зайцев туда наезжал. Так что идея производить посевы одних и тех же сортов каждые десять дней пришла Лысенко отнюдь не «сама собой», как он вспоминал впоследствии. Опыты он ставил под руководством Деревицкого, по методике Зайцева.
Обо всем этом в селектированном изложении д-ра Животовского не упомянуто.
Теорию стадийного развития г-н Животовский объявляет великим открытием, которое научные противники Лысенко замалчивали. Это неверно. Теорию стадийного развития никто не замалчивал. Особенно активно ее пропагандировал Н.И. Вавилов, и по очень простой причине: он лучше самого Лысенко понимал научный смысл этой теории, ее значение для селекции. Вавилов подчеркивал, что теория стадийности позволяет выводить скороспелые сорта путем скрещивания форм, имеющих короткую стадию яровизации, с формами, имеющим короткую световую стадию. Два поздних родительских сорта могут произвести ранний сорт. Для выявления таких форм требовалось «прогнать» через яровизацию тысячи сортов мировой коллекции, что и стало проводиться в вавиловском институте — ВИРе. Вавилов пытался вовлечь в эту работу самого Лысенко. Но тщетно. Вместо этого Лысенко, поддержанный наркомом земледелия Украины Шлихтером, затем наркомом земледелия СССР Яковлевым, а за ними и самим Сталиным, стал вводить яровизацию в широкую практику в качестве технического агроприема. Под яровизированные посевы отводились тысячи, потом десятки, сотни тысяч гектаров колхозных и совхозных полей; тысячи «передовиков» мочили семена в так называемых хатах-лабораториях. Массовые опыты проводились без должного контроля, потому их научная ценность равнялась нулю. Но Лысенко слал победные реляции властям в то время, как стекавшиеся к нему данные массовых опытов подвергались селективной обработке, точно так же, как теперь г-н Животовский селективно обработал исторический материал, дабы восславить «неизвестного Лысенко».
Тем временем практическая эффективность яровизации как агроприема была проверена в опытах профессорами Лисицыным и Константиновым. Опыты проводились в течение пяти лет (1932–1936) на 54-х сортоучастках в разных регионах страны. Испытывалось 35 сортов пшеницы и других зерновых культур. Как полагалось в научном опыте, яровизированные посевы сопоставлялись с контрольными. Оказалось, что в отдельные годы в отдельных районах отдельные яровизированные сорта приносят незначительную прибавку урожая (доли процента), в другие годы они дают убыль. Яровизированные посевы сильнее контрольных поражались твердой головней. Посевного материала для них требовалось в два раза больше, чтобы компенсировать потерю всхожести при перелопачивании «наклюнувшихся» семян.
В книге Животовского об этом не упоминается, зато настойчиво проводится мысль, что Лысенко был нацелен на практику, тогда как его противники занимались теорией; он делал упор на развитие растений в конкретных условиях внешней среды, а его противники условия среды игнорировали. Все это, мягко говоря, не имело ничего общего с реальностью. Ни один здравомыслящий биолог никогда и нигде не игнорировал и не мог игнорировать условия среды, в которой растет и развивается живой организм. Спор шел о том, можно ли условиями среды переделать в нужном направлении наследственную природу или нет. Доказательств в пользу такой возможности не было, Лысенко ни одного нового доказательства не дал, но требовал, чтобы его доктрине все верили без доказательств. Несогласных третировал как врагов народа, социализма, советской власти. В этом суть биологических «дискуссий» того времени.
Лысенко занимался «расшатыванием» наследственности и «воспитанием» растений в нужном направлении, тогда как генетики и растениеводы вавиловской школы собирали и исследовали в разных условиях среды исходный материал и выводили новые сорта. Они широко использовали гибридизацию, в том числе отдаленную, полиплоидию, инцухт для перекрестно-опылителей и другие методы генетики, которые давали практические результаты.
В отчаянном письме Сталину, посланном за две недели до «окончательного» разгрома генетики на Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года, П.Н. Константинов перечислил имена крупнейших селекционеров классической школы (Лисицын, Шехурдин, Писарев и др.), чьими сортами было в то время занято 90 процентов всех посевных площадей в стране. Кто же больше давал практике — классические генетики, якобы увлекавшиеся чистой теорией, или нацеленные на практику лысенковцы? Ответ ясен, но Животовский об этом не упоминает.
По мнению автора книги, если Лысенко и допускал «ошибки», то именно из-за своей чрезмерной нацеленности на немедленную практическую пользу. В книге есть такое примечательное место: «Сам же Т.Д. Лысенко, желая быстрее достичь новых практических результатов, но, не имея на посту Президента ВАСХНИЛ времени на кропотливые научные исследования, которые двумя десятилетиями ранее возвели его на пьедестал научного успеха, стал делать стратегические ошибки. Так, например, им были разработаны невыполнимые рекомендации по выведению сорта за 2.5 года и даны предложения о расширении посевов ветвистой пшеницы с целью увеличения производства зерна».
Правда здесь снова перемешана с неправдой. Никакой «разработкой рекомендаций» по выведению сортов в 2,5 года Лысенко не занимался. Он взял на себя невыполнимое обязательство вывести сорт пшеницы для Одесской области за 2,5 года, а потом доложил в сенсационной телеграмме, адресованной заву сельхозотделом ЦК партии Яковлеву, наркому земледелия Чернову и президенту ВАСХНИЛ Муралову, что обязательство выполнено. Это очковтирательство имело место за много лет до того, как Лысенко стал президентом ВАСХНИЛ.
Что касается ветвистой пшеницы, то прежде чем расширять ее посевы, надо было вывести рекордные по урожайности сорта. Специалисты знали, что это невозможно, ветвистая пшеница для этого не годится. Но она понравилась Сталину, потому Трофим Денисович и взялся за заведомо провальное дело. Не было таких крепостей, которые не могли взять большевики, и вместе с ними брал воображаемые крепости беспартийный большевик Трофим Денисович Лысенко.
