– Да уж полтинник разменял.
– Пятьдесят, что ли?
– Ну, пятьдесят, а что?
– А я думала, тебе лет сорок.
– А тебе, небось, двадцать?
– Точно, двадцать.
– Ну вот и хорошо, дочка, – сказал мастер по изготовлению рамок. – Давай, выпей водки, согреешься, а потом спать пойдем.
– Спать?
– Ты же хочешь спать?
– А ты? Не хочешь?
– И я хочу спать. Вот мы и будем спать вместе – то я на тебе, то ты на мне.
Конечно, ничего не стоило плюнуть на все и уйти, но вариант был не из худших, хотя хозяин мастерской немного пугал Аллу. Странный какой-то, будто не в себе. А еще ей хотелось увидеть обрубок ноги, с безногими юной проститутке еще никогда не приходилось иметь дело. С безрукими – случалось, с беззубыми тоже, а вот чтобы без ноги… Имелся шанс восполнить пробел в образовании, его следовало использовать.
Квашня в банке, как ни странно, оказалась вкусной, а хлеб свежим. Когда вся водка была выпита, Костя встал, взял девушку за руку и прихрамывая повел к умывальнику.
– Зачем ты меня туда тащишь?
– Чтобы рот помыла.
– А ты член помыл?
– Сейчас помою.
– Холодной водой?
– Он у меня закаленный, холодная вода ему только на пользу. Или, может, ты мне его помоешь?
– Могу, – согласилась Алла и, увидев обмылок, улыбнулась.
Обмылок лежал в грязной мыльнице, до половины наполненной мутной водой с пузырями.
– Мочалочка сверху.
– Вижу, – сказала Алла, протягивая руку к бледно-розовому обрывку мочалки.
– А вот зубной щетки у меня нет, так что придется полоскать водой. Можешь с мылом.
– У меня есть презерватив.
– Надень его себе на голову.
– А может, тебе?
– Не надо – задохнусь.
Закончив водные процедуры, Костя потащил проститутку к кровати. К изумлению Аллы нога у него оказалась абсолютно нормальной, безо всяких увечий.
– А чего ты хромаешь?
– Пятку гвоздем пробил. Пьянствовали тут у меня, доски разбросали, танцевать начали, ну я на гвоздь и напоролся.
– Хорошо еще, что не задницей, – стягивая колготки, рассудила Алла и на четвереньках, абсолютно голая, поползла к стенке.
Глава 7
Глеб проснулся, когда поезд уже подъезжал к Питеру. За окнами мелькали то слабо освещенные утренним солнцем деревушки, то лес, время от времени возникали! ажурные мачты линий электропередачи. Среди неброских деревенских домиков чаще стали попадаться большие, сложенные из красного облицовочного кирпича особняки, крытые черепицей. Нарядные, пришедшие из другого мира, красивые сами по себе, они абсолютно не гармонировали с пейзажем, словно их вырезали из картона и поставили вдоль железной дороги специально, чтобы вводить в заблуждение пассажиров проезжающих мимо поездов. 9 Можно было бы поспать и еще, но Сиверов знал, подождешь минут двадцать, и к умывальнику не пробиться, затем придет проводник и, несмотря на протесты, закроет туалет трехгранным ключом.
С полотенцем на плече он вышел в коридор.
«Да, не один я такой умный», – подумал Глеб, бросив взгляд на замок, в окошечке которого красовалось слово «занято». В умывальнике журчала вода, иногда слышались неразборчивые ругательства.
Наконец дверь распахнулась. Мужчина, выходивший из туалета, увидел Сиверова и резко рванулся назад. Но от волнения не успел убрать ногу и теперь со всей силой дергал дверь, будто пытался ее оторвать.
– Дверь сломаешь, дурак, – урезонивал Глеб вчерашнего партнера по картам. – Хотел бы тебя прибить, сделал бы это сразу. Проваливай!
Шулер неуверенно выскользнул в тамбур и побежал по вагону, прижимая к животу завернутую в мокрое полотенце руку.
Возвратившись в купе, Сиверов разбудил попутчика. Тот испуганно вздрогнул от прикосновения, тут же сел и стал таращиться на Глеба. Затем вспомнил, что произошло вчера, немного опасливо приподнял подушку, чтобы убедиться, что кошелек на месте, и сразу почувствовал себя неловко. В самом деле, какой смысл прятать деньги от человека, который так благородно вернул их проигравшему?
Сиверов о вчерашнем происшествии не вспоминал, и его попутчик никак не мог решить, стоит ли еще раз выразить свою благодарность. Глеб сидел, прикрывшись газетой, и командировочный, в конце концов, ретировался за дверь. В купе он больше не возвращался, так что остаток пути Сиверов ехал в одиночестве. И это его вполне устраивало.
Солнце, выглянувшее с утра, исчезло в низких темных облаках, готовых в любой момент разразиться снегом, от чего и так обычно мрачный Питер выглядел почти зловещим, а раннее утро больше походило на поздний вечер. Не верилось, что станет светлее, казалось, еще немного и мрак сгустится окончательно. Несмотря на то, что Сиверов давно не был в Питере, город он помнил и мог бы пройти по нему даже с закрытыми глазами, особенно в центре. Не отягощенный багажом, Глеб пересек площадь, прошел один квартал и взял такси.
Проезжая по знакомым улицам, он подумал:
«Я-то помню город, а вот Питер, кажется, меня забыл. Здесь нет никого, к кому бы я мог зайти в гости. Скорее всего, люди, знавшие меня или моих родителей, еще живы, но они думают, что я мертв, им ничего не известно о моей новой жизни. А значит, нечего тревожить прошлое».
В гостинице, заполнив анкету на имя Федора Молчанова, Сиверов поднялся в номер, принял душ.
И, не дожидаясь, пока высохнут его коротко стриженные волосы, позвонил Быстрицкой.
– Ты уже приехал? – спросила Ирина.
Глеб рассмеялся:
– Я уже уехал и скоро вернусь.
– Когда?
– Не знаю, через день или два. Как там малыш?
– По-моему, он хочет у меня спросить, куда ты подевался, да только говорить не умеет.
– Ты это придумываешь, как все родители.
– Нет, я серьезно.
– И как ты поняла, о чем он хочет тебя спросить?
– По взгляду. У него глаза такие же, как у тебя.
Ты тоже, когда хочешь что-нибудь спросить, спрашиваешь взглядом и лишь потом говоришь.
Было немного странно сидеть в довольно уютном, но все-таки казенном номере и слышать голос женщины, с которой совсем недавно говорил с глазу на глаз, расспрашивать о ребенке, будто с момента последнего разговора прошла не ночь, а, как минимум, неделя.
«Ну что может измениться за одну ночь? – подумал Сиверов. – Был бы в Москве, весь разговор свелся бы к банальным фразам типа „доброе утро“ и „как дела“, и сегодняшний день ничем бы не отличался от вчерашнего».
