— Так не честно! Не буду я тебе помогать!!!
— А в глаз?!
— А в ухо?!
— ЧЕГО???
Нет, ну что за подлость?! Почему он младше меня всего на три года?! Была бы разница в возрасте лет пять, я бы мог его повоспитывать, а так…
— То, что слышал!
— Выпорю!!!
Угроза, кстати, совершенно беспочвенная. И Ромка это, между прочим, знает. Так что, он смерил меня взглядом и критически хмыкнул:
— Во-первых, я выше тебя на голову. А во-вторых, — противно загундосил братишка, — я ма-а-аме пожа-а-а-алуюсь!!! — а после этого перешел на спокойный тон: — Она тебе покажет, как маленьких обижать!
— Серьезно?! — не поверил я. — Покажет?!
Ромка решил, что я испугался:
— Да! Покажет!
— Ой, как здорово!!! А то эти маленькие совершенно распустились, жизни от них нет. Может хоть мама покажет, как их правильно обижать, чтобы эти маленькие себя по-человечески вели!
Ромка сразу пожух:
— Злой ты… Чего мне делать-то надо?
В общем, я предложил ему подумать над тем, что мы будем готовить на ужин, а сам пошел в ванную — умыться хоть за три дня.
В ванной я включил воду и уставился на себя в зеркало. Ну что тут у нас? Вроде как ничего страшного. На этот раз. Что радует…
В общем, чистить зубы я не буду. В три часа дня?! Да это просто маразм!
Бриться не будем по той же причине. В конце концов. Раз уж у меня образуется эта самая трехдневная щетина, доношу ее положенный третий день и сбрею завтра к чертовой матери.
В общем, я плеснул в лицо воды, растер ее по щекам, вытерся махровым полотенцем, висевшим сбоку на сушилке, и со спокойной совестью пошел на кухню.
Ромка стоял перед открытым холодильником и задумчиво изучал его содержимое. Услышав мои шаги, он начал, медленно поворачиваясь ко мне:
— Андрей, я думаю, может нам не мучиться, а просто…
Тут он, наконец, обратил на меня свой «светлый» взор, удивленно смерил меня взглядом и, прервав свой монолог, спросил:
— О, Вождь, почему ты не закончил боевую окраску?… Или раскраску? Как правильно?
— Чего? — не понял я
— Чернила с щеки сотри или вторую полоску нарисуй, Чингачгук Большой Осел!
Я метнулся в ванную, уставился в зеркало и Ромкин небогатый запас по немецкому языку, состоявший до недавнего времени из «russische Schwein» и «Hitler-caput!», пополнился несколькими новыми выражениями…
Уж не знаю, в кого я такой уродился (отец, с утра непобрившись, к вечеру зарастает до глаз, как чеченец), но у меня щетина растет лишь над верхней губой и на подбородке, оставляя щеки совершенно голыми («козлячья бородка» как иногда издевается Вовка). В любом случае, сейчас у меня на левой щеке отпечаталась толстая смазанная полоса. Такая же полоска был на левой ладони…
Ч-черт!!! Там же был Анин телефон, я его переписать не успел!
Еще полчаса я потратил на то, чтобы оттереть чернила с лица. Пемзой. А это больно, однако… Пару раз в ванную заглядывал Ромка и ехидно советовал воспользоваться щеточкой для ног… Оба раза я посылал его подальше.
И ладно бы, полоска была тонкой. Это можно было бы пережить — я сотни раз нечаянно разрисовывал себя ручкой во время уроков. А так…
Наконец, я оттер эту чертову ручку. Щека горела как пожар и болела-а-а… Дотронуться до нее было не возможно. Скотство!!!
— Так что ты хотел, — приготовить спросил я у Ромки.
— Давай отбивные пожарим?
Почему бы и нет?
К приходу родителей все было вымыто, вычищено и приготовлено. И я даже смог подобрать более ли менее подходящую наволочку для своей подушки. Конечно, девять десятых этой самой наволочки заполнено не было, а в середине выпирал страшный горб, ну да фиг с ним. Кроме того, моя щека приняла более ли менее нормальный вид…
В кроватку я пошел в десять часов вечера. Родители отправились спать тоже примерно в это время. Только Ромка застрял у телевизора (Сколько можно?! Сидит у этого ящика, как приклеенный. Если так дальше пойдет, то его скоро дикторы узнавать будут.)
В общем, я отключил на сотовом телефоне звук, оставив вибрацию (у моих однокурсников есть вредная манера звонить в час ночи и интересоваться, с какого числа у нас начинаются занятия и точно ли я не хочу присоединиться к их пьянке), разделся, принял душ и лег спать. К счастью, родители не обратили внимания на странный вид моей подушки.
Ровно в двенадцать ноль-нуль (как по сигналу точного времени сверяли) сотовый застучал-задребезжал, подскакивая на столе. Я подскочил на диване. Все! С завтрашнего дня отключаю на ночь сотовый. А еще лучше — отключаю его вообще.
— Алло? — прошептал я в трубку.
Не хватало еще Ромку с родителями разбудить.
— Алло, Андрей? Привет.
Вовка? Ему-то что надо?
— Андрюх, можно я у тебя переночую?
Я поперхнулся. Переночевать? С какой это радости?!
— Вов, ты где сейчас? Тебе же до меня ехать и ехать…
— Я во дворе, перед твоим домом… Чего-чего? Sacredieu
[1]
? Надо запомнить…
— Сейчас выйду.
Я наспех оделся, натянув джинсы и какую-то рубашку, сунул трубку в карман и осторожно «выполз» в прихожую. Так… Один шлепанец — вот, а второй…
В этот момент приоткрылась дверь в зал, где в последнее время и спит Ромка:
— Андрей, ты куда?
О, Господи, разбудил-таки!
— Ром, иди спать!
— Я фильм смотрю. А ты куда?
Не скажешь, так он такой буй-гай поднимет… Родителей разбудит…
— Вовка звонил. Он сейчас перед домом, на улице. Я выясню, чего он хочет и приду.
— А-а-а, — понимающе протянул Рома. — Ты только побыстрее там. А то мало ли что…
— Хорошо, — улыбнулся я, забирая с тумбочки ключи с брелком в виде небольшого, с пол-ладони, плюшевого мишки. — Закрывай дверь, я сам открою.
— Ага, — он едва слышно щелкнул замком, замыкая дверь.
Не, на лифте я сейчас не поеду, лучше пешочком спущусь… А то решат коммунальщики поступить по заветам дедушки Толи (это который Чубайс), электричество сэкономить, и буду я до утра в лифте куковать.
Вовка сидел на деревянной лавке неподалеку от детской песочницы и курил сигарету, уныло пуская колечки дыма. Ну, по крайней мере, он переоделся. Сейчас на Вовке была выглаженная белоснежная рубашка и рваные джинсы. Большей несочетаемости и придумать был нельзя…
