Густые волосы Шахрийяра кудрявой волной вились по плечам, доставали до лопаток. Черные как смоль брови, карие с золотцой глаза…
Я стояла у двери, оторопело вглядываясь в невыразимо прекрасные тонкие черты, и не могла поверить, что передо мной человек.
– Ты права, – внезапно подтвердил он. – Я – не человек.
И пояснил, заметив в моих глазах замешательство:
– Чайный Вампир…
– Что? – я отступила на лестницу.
– Ведь ты не знаешь, кто это, – миролюбиво пожал плечами хозяин. – К чему бояться?
– Кофеум я тоже прежде не пробовала, но ведь не значит, что следует начинать.
– О, грешный дым кофеума! – с улыбкой вздохнул Шахрийяр. – Раскурю, пожалуй, бутыль-другую.
Он повернулся к жаровне:
– Хватит стоять в дверях. Пока ты моя гостья, ничего страшного не случится… Если только сама не попросишь…
Я почувствовала, что слова эти сказаны с лукавой улыбкой.
– Значит, ты здесь завариваешь чай?
– Как правило… – Он водрузил на огонь полукруглый медный чайничек. – И тебе приготовлю. Думаю, мелисса вполне подойдет.
– Мелисса?
Я присела на краешек оттоманки, все еще опасливо поглядывая на чудесного хозяина.
– Обладает нежным лимонным привкусом, но не становится кислой, когда обдаешь ее кипятком. Успокаивает нервы, проясняет мысли, настраивает на неспешную увлекательную беседу.
– Я знаю о свойствах этой травы… Мне хотелось спросить другое.
Вода быстро вскипела, и спустя пару секунд по комнате поплыл нежный аромат мелиссы.
– Ты подаешь в своей беседке только чай?
– А разве его недостаточно? – он с усмешкой протянул мне тонкую фарфоровую чашку, наполненную чистой жидкостью. – Никакого кофеума, если ты его имеешь в виду. По крайней мере, для гостей.
Шахрийяр уселся на кушетку напротив, закинув ногу на ногу.
– Что это значит?
Я сделала маленький глоток. Чай был восхитительным.
– То, что сам я иногда не прочь покурить, чем сейчас и займусь. Не возражаешь? – с этими словами он достал откуда-то маленький круглодонный флакон, узкий у горлышка, и принялся готовить себе кофеум.
– Но зачем тебе наркотик? – Я отставила чашку. – Его дым только туманит мысли. В нем нет никакой пользы, он не подскажет истины!
– Ты абсолютно права, – тонкие пальцы уже надевали шланг на склянку с дурманом. – Если речь идет о людях. Мне же отрава не приносит никакого вреда. Как и вино, которого я не пью. Для меня это всего лишь способ… м-м-м… убить время.
– Правда? – Я немного успокоилась, но поверить до конца в слова Чайного Вампира было сложно.
– Если бы ты знала немного больше о моей природе, – он легонько затянулся дымом и выпустил под купол несколько кофейных колец, – то не волновалась бы так. Но мне, безусловно, приятно, что кто-то обо мне тревожится.
Кажется, Шахрийяр говорил правду: сколько бы дыма он ни вдыхал, глаза его оставались ясными, а слова – складными.
– Расскажи мне о чайных вампирах…
Я пождала под себя ноги, устраиваясь поудобнее. Чай одновременно расслаблял и настраивал на приятную беседу… Все, как обещал мой новый знакомый.
Он покурил еще какое-то время молча, погруженный в свои мысли, а затем заговорил нараспев:
– Когда зажигаются жаровни, когда запах трав заставляет людей поставить на огонь закопченный старый чайник, просыпаются чайные вампиры. Их карнеоловые, угольные и травянисто-зеленые глаза вспыхивают голодным блеском, когда ароматная жидкость наполняет чашки из чистого золота и простые жестянки. Их сердца стучат все быстрее, разгоняя по венам янтарную жидкость, что заменяет этим существам кровь.
Чайная гуща, мшистые остатки благородных напитков – вот все, что им нужно. Словно тени, пройдутся они вдоль чайных столиков, соберут недопитые неосторожно капли и залпом осушат чужие чашки, отнимая у людей то, что осталось на их дне…
– Разве там остается что-нибудь, кроме листьев?
Жутковатый рассказ не испугал меня. Быть может, благодаря мелиссе, которая придавала сил. Или потому, что Шахрийяр вовсе и не пытался привести собеседницу в трепет.
– Это зависит от того, о чем ты думаешь, когда пьешь свой чай.
Он протянул ко мне руку, требуя отдать ему почти пустую фарфоровую чашку. Без колебаний я сделала это.
– Ты, например, думала обо мне, – неспешно пояснил Чайный Вампир, вглядываясь в лиственную гущу на дне. – О том, какой сладкий у меня голос. Представляла, как я стою позади тебя всякий раз, когда ты пьешь чай из глиняного горшочка… Какое жуткое зрелище!
Я опустила голову, пытаясь спрятать пунцовые щеки.
– Я не стану это пить, – хмыкнул он, возвращая мне чашку. – Но будь на дне что-нибудь волнующее: воспоминания о любви, печали или надежды, – я осушил бы их залпом, навсегда отняв у владельца.
– Какой кошмар! – возмутилась я. – Ты воруешь чувства людей?
– Их прошлое… – Шахрийяр зевнул и отставил кофеум. – По их же просьбе.
– Хочешь, чтобы я поверила, будто кто-то по собственной воле может попросить отнять прошлые переживания?
– Конечно! – Он улегся на кушетку. – Подумай, сколько печальных болезненных воспоминаний имеется у людей. Неразделенная любовь, несбывшиеся мечты гложут их. И самый простой способ притупить боль – вручить ее мне с остатками чая.
– Я думаю, именно прошлое делает нас самими собой: все ошибки, печали и радости вместе взятые… – я запнулась, вспомнив, как еще несколько недель назад была готова избавиться от прежнего мира, позабыть о нем, начать жизнь с чистого листа.
– Хорошо, что ты придерживаешься такой точки зрения, – возразил вампир хитро, глядя мне в глаза. – Но готов поспорить, ты не всегда так думала…
Я снова покраснела.
– К счастью, кроме тебя в этом и иных мирах обитает еще множество людей, которые не дадут мне умереть от голода.
– И какие же чувства самые вкусные? – замявшись, спросила я.
– М-м-м… – Чайный Вампир задумался, – мне нравится зависть. Она как крепкое вино, которое еще долго туманит голову. К тому же оставляет горькое послевкусие.
Я поежилась. Его красивое лицо сделалось хищным. Но спустя мгновение густые ресницы задрожали – передо мной снова был задумчивый философ.
– Так вот почему твоя беседка находится в Бахче-Ар. Поначалу я подумала, отчего не поставить ее где-нибудь на окраине Деревянного квартала, чтобы каждый желающий мог выпить чашку-другую в тени твоего сада? Зачем блуждать сквозь кофеумные пары, отыскивая огонек твоей жаровни? Но теперь понимаю – это крайняя точка, место, куда приходят отчаявшиеся, те, кому не поможет даже кофеум.
