Ой…. Что это?
Глава 8
— Удивительно, однако! — все восклицал староста деревеньки, в которую нас занесло через Туманную долину, в чьем доме мы собственно и пребывали в данный момент, к тому же еще и за столом, словно гости дорогие.
Деревенька была большой, зажиточной, с забавным названием Трышенка. Нет, для жителей оно не было забавным, а очень даже гордым (какой-то давний житель деревеньки прославился невероятным подвигом, о котором помнят до сих пор, только не помнят что ж за подвиг был такой; собственно по имени героя деревня и именовалась ныне), но не это главное во всем случившемся. А главное — наше явление, точнее тот факт, что мы попали в деревню через долину Страха. Да-да, именно так именуют деревенские то место, что на карте Сирин было обозначено Туманной долиной. Развернув карту Тванери, я смогла сама в том убедиться. Река же, протекающая по долине, небольшой заводью задевающая трышенские луга, носила вполне мирное название — Заветная. О долине ходило множество слухов, легенд, баек. И все как один страшные. Дело в том, что туман, клубящийся в долине, показывает самые потаенные, самые сильные страхи человека. Редкие храбрецы смогли пройти по этому пути. Да и сами жители Трышенки обходили долину стороной.
Все это понятно. Ну, почти понятно. Смущает другое: почему мне явился Фларимон? Я, конечно, страшусь встречи с ним, но что он — мой самый сильный страх… Сомнительно, однако выходит именно так.
— Тако дело и отметить надобно, — непрозрачно намекнул Шуклош — селянин, встретивший нас у поваленного дерева.
Так уж вышло, на этот год Шуклошу достался надел в самом конце деревенских луговых угодий, и угораздило его именно сегодня выгнать коров на тот самый надел (в наших краях тоже засевают в конце лета луга, чтоб на осень, почти до самой зимы, для коров, коз и овец была трава свежая, зеленая, сочная. Если урожайный год выдастся, то и косят ее последней. В Трышенке было нечто похожее: в воздухе разливался аромат свежескошенной травы, который Сирин, фыркая и морща нос, обозвала "сено воняет"). Пасти он коров пас, да только страх перед долиной уговаривал его все чаще и чаще прикладываться к заветной бутыли, припрятанной для согрева. И когда мы появились, он толком-то и не знал: то ли мы ему кажемся ("Допился, дурак старый!" — была первая мысль Шуклоша), то ли чудища покинуть долину решились ("На деревню страх идет!" — была мысль вторая).
— Разумно, — кивнул староста. — Да только ж нынче бабы все на девишник сбираются, еще и скалкой огреть жена могёт, если не вовремя сунуться.
— Ох уж эти бабьи именины! — проворчал Шуклош.
— Всесветные! — значимо поправил староста.
Всесветные бабьи именины? Не слыхала о таких. Все же чуден наш мир, чего только не бывает.
— Ну хоть по стопарику? — зашмыгал носом Шуклош.
— Это можно, — согласился староста и шустро полез под стол.
Мда, сразу видна выработанная многократным повторением сноровка, видать, не только по праздникам жена скалкой огреть может.
— Венюшка, ты что, опять пьянствуешь? — в дверях кухни нарисовалась женщина солидных размеров.
— Да не приведи Всевышний, Яшничка. По чуть-чуть хотели… Просто отметить чудесный исход… проход… выход… О! Явление гостей наших из долины Страха! — тут же принялся выкручиваться староста.
— Смотрите тут, не сильно-то отмечайте… — предупредила Яшничка, грозно нахмурив брови, и вышла по своим делам.
Староста с Шуклошем радостно выдохнули. Но едва они потянулись к заветным стопарикам, извлеченным из-под стола и наполненным до краев молодым вином, как в дверях опять появилась Яшничка:
— А девонькам-от сидеть с вами ни к чему. Уж лучше у нас пусть повеселятся! — и неожиданно ласково улыбнулась нам с Сирин, ну точно солнышко засияла.
Не раздумывая, Сирин подскочила с лавки и почти в припрыжку направилась к хозяйке. Не оставаться же мне здесь одной? Еще обидятся мужички: ее приглашают, а она тут сидит, следит небось.
— А вы не стесняйтесь, милые. Да не судите нас слишком строго: что послал Всевышний, тем и радуемся, — ни на минуту не умолкая, Яшничка вела нас в чей-то дом, где и должен был проходить девичник. — Куда ж нам деревенским-то. Как говорится, родились в лесу, молились колесу. Ну, родились мы, конечно, здесь, да и колесу не молились, только Всевышнему — славен Он и Его деяния. Эт так, к слову пришлось.
— Да что вы. Ой, да не смущайтесь вы нас… — в тон ей тараторила Сирин.
Слышали ли они друг друга — не знаю. Главное, от меня ответа не требовали.
Дом, где собиралось всё женское население Трышенки, принадлежал вдове купца Матшея (по молодости Матшей в город подался, где в гильдию купеческую и вступил, а на старости лет домой в деревню вернулся) — солидной женщине, пусть и маленького роста да хрупкого сложения, с длинным, незапоминающимся именем (причем запомнить его не только мы одни не могли), которое все дружно сокращали до Руни (а звали ее вроде как Петрунилеранирка, но уверенности в том нет). Высокие потолки, беленые стены, плетеные коврики на полах, вышитые крестиком занавеси на окошках, добротные лавки, столы да стулья — зажиточный дом, хозяйственный. А уж на столах, расставленных по всем комнатам… Разносолов, сладостей, копченостей и прочего — будто на свадьбе всеобщей, это когда разом во всей деревне невесты с женихами венчаться решили. В подтверждение такой мысли и внешний вид женщин был: сияющие, в праздничных нарядах, с волнительным румянцем во всю щеку, блестящими глазами и счастливыми улыбками. На их фоне мне даже стыдно было за свой неброский и слегка помятый наряд (еще бы, столько времени все в ридикюле лежало!), так еще и не платье, а штаны. Хорошо, ополоснуться успели: Яшничка споро нагрела две бадейки воды, хватило умыться, да обтереться. Но смотрели на нас, как на диковинных птиц, то и дело перешептываясь о столичной моде да нынешних нравах.
— Руни женщина вообще-то добрая, только за свое бьется до последнего: вцепиться не хуже клеща, и пока не сделаешь желаемое, не отстанет, — Яшничка по ходу дела рассказывала о хозяйке дома. — У нее и муж по струнке ходил, и дети безоговорочно слушались — пока в столицу совсем не переехали.
— А как принято Всесветные бабьи именины отмечать? — внезапно спросила Сирин, до этого с должным тщанием внимавшая рассказу.
— Ну… — жена старосты даже запнулась. — По всякому отмечаем: песни поем, загадки загадываем, пляшем, в игры разные играем, гадаем… — совсем уж смущенно закончила Яшничка.
— Гадаете? — навострила уши Сирин, буквально вцепившись в бедную женщину.
— Угу…
— А на что гадаете? — не отставала Благочестивая.
— На… удачу, здоровье, богатство, любовь… — с опаской перечислила Яшничка.
— На любовь… — мечтательно протянула Сирин, блаженно закатывая глаза.
Ой-ей, носом чую: добром это не кончится…
Аппетитные запахи дразнили голодные животы, глаза непременно замирали на сказочных яствах, но никто ничего не ел: все терпеливо ждали кого-то. Сама спросить не решалась, а вот Сирин… И я тут совершенно ни причем!
