Но это только первая часть. Рассматривая книги, я натолкнулся на заклинание, которое должно превращать древесину в камень. По крайней мере, так его понял я. Сомнения оставались, и будь проклятый О’Коннор жив, я бы справился у него, но ничего не попишешь.
Как только круг был закончен, я встал снаружи и начал произносить слова, надеясь, что произношу их верно. Закончив, я отступил и затаил дыхание. Звуки мгновенно стихли, как будто кто-то щелкнул выключателем. Деревья не превратились в обычный лес, но перестали двигаться. Флейта умолкла, больше не было стонов и вздохов. Всё стихло.
Я решил, что заклинание сработало.
Воцарившуюся тишину разорвал крик. Сначала Патриция, потом и девочки. Я стоял вне круга и звал их, и через минуту они ответили мне. Они вышли из лощины, переступили через круг, не обратив на него внимания. Я не беспокоился о том, что они разрушат его. Мое первое заклинание воздействовало только на сущности родом из другой реальности.
Патриция и девочки будто вышли с поля боя, как те ребята, которые вернулись из Вьетнама. Контуженные — так их называют. Обнаженные, исцарапанные. В волосах ветки и листья. Сатир сделал с девочками то же самое, что и с Патрицией. Я увидел кровь на их бедрах и отвернулся. Меня вырвало. Не думаю, что когда-нибудь смогу это забыть.
Они не помнили ничего из того, что произошло. Амнезия или что-то в этом роде. Патриция обвинила меня. Сказала, что потеряла память из-за нашего утреннего пау-вау. Она расстроила девочек. Я заставил всех успокоиться, насколько смог, помог подняться в прицеп и отвез домой. На всё про всё минут пять. Они заснули прежде, чем мы добрались до дома, и спали до утра.
Они, но не я. Когда встало солнце, я вернулся в лощину. Помолился, нарисовал на лбу защитный сигил. Но в нем не было нужды. Деревья снова были деревьями: когда я шел между ними, они не нападали.
В центре лощины я нашел Хайлиниуса. Он обратился в камень, вторая часть заклинания сработала. Я постучал о него кулаком (тем, который укусило дерево), и мне стало больно. Твердый, каменный. Даже там, между ног.
Оставалось сделать еще одно дело. Я нашел картинку в одной из книг по истории. Всё на латыни, но надпись переведена. Плита, тотем Ноденсу, одному из Тринадцати, которого я призвал, чтобы расправиться с сатиром. Плита был обнаружена ученым, парнем по имени Махен. Я не понимал всего, но догадался, что нужно сделать собственный тотем для верности. Картинка была достаточно подробной. Я понял, куда вписать свое имя и где должно быть имя Ноденса. Вспомнил, что О'Коннор говорил, что мы не должны произносить его имя вслух. А я написал его раньше в этом дневнике, и, возможно, тогда-то зло и началось. Вместо имени я вырезал «Лабиринт». В конце концов, он — Бог Лабиринта, поэтому я подумал, что это сработает. Остальное скопировал с картинки в книге один в один. Плиту установил в центр лощины, рядом с сатиром. Вот слова, которые я выгравировал на ней.
DEVOMLABYRINTHI
NLEHORNPOSSVIT
PROPTERNVPTIAS
QUASVIDITSVBVMRA
Я посмотрел на свою работу. Выполнена на совесть. Поднявшийся ветер быстро охладил разгоряченную кожу, высушил пот. За холмами послышались раскаты грома. Конечно, начался дождь. Но я настолько устал, что не почувствовал капель на коже.
Когда я вернулся домой, Патриция и девочки уже проснулись. Они были напуганы. Похоже, это чудовище отравило их каким-то ядом, и он ударил им в голову. Патриция заперлась с девочками на чердаке. Она боится, что я попытаюсь причинить им боль. Сказала, что я сделал что-то ужасное с ними в лесу. Я пытался войти к ним, но она грозится убить меня. Может быть, это какое-то оставшееся влияние сатира? Может быть, Хайлиниус еще жив там, под камнем? Я должен что-то сделать.
Взял кувалду и отправился в лощину. Подумал, что, если разбить его на кусочки, возможно, его хватка ослабнет или вовсе пропадет. Шел под дождем. Гром и молнии сотрясали воздух, но я не обращал на них внимания. Даже не заметил, что дождь смыл круг, пока не стало слишком поздно. Известь и соль превратились в размытые грязные пятна.
Сатир исчез. Сбежал даже в форме статуи. И моя плита вместе с ним. И деревья внутри котловины… были другими. Вся лощина переместилась. Сместилась. Сбежала. Ушла в другое место. Я не знаю куда. Может быть, туда, откуда они пришли, или, может быть, в другую часть леса. Они скрылись от меня.
Они снова кричат наверху. Собираюсь подняться и попытаться поговорить с ними. Я люблю жену. Люблю семью. Я просто хочу, чтобы всё было нормально. Я хочу, чтобы мы были счастливой семьей. Всё, что я делал, я делал для них. Если я смогу показать им это, заставить увидеть, тогда, может быть, мы справимся.
Я хочу, чтобы они любили меня так, как раньше.
Напишу позже. Положу дневник в сундук к другим книгам, чтобы он был в безопасности.
Пойду на чердак. Попробую всё исправить.
Это забавно. Я поднимался на этот чердак миллион раз, но эта лестница никогда не казалась такой крутой, как сейчас.
Господи, как я устал.
14
Я закрыл журнал. Последние слова Нельсона Ле Хорна, казалось, повисли в воздухе, отзываясь эхом в темноте. В горле пересохло, и я пожалел, что не взял с собой воды. Все притихли. Каждый обдумывал то, что мы узнали.
Что произошло дальше? Что в конечном итоге привело к смерти Патриции Ле Хорн? Официальная версия: Нельсон вытолкнул ее из окна. Его дочери дали показания под присягой. Но теперь я сомневался. Если верить дневнику, он любил Патрицию. Мне было жаль его. Бедный деревенский фермер, обеспокоенный вторжением современной жизни в семью, не способный хоть как-то замедлить наступление новой эпохи: яппи и жадности, хэви-металла и видеоигр, постмодернистской, технологической и сексуальной революций. Он любил свою жену, сделал бы всё, чтобы она была счастлива. Казалось невозможным, чтобы он написал эти слова, а затем убил ее. Так что же произошло на чердаке? И что случилось с Ле Хорном после смерти Патриции? Он исчез до того, как пришли копы, и больше его не видели. Сгинул с лица земли. Интересно, в нашем ли он еще мире? В дневнике упоминались двери в другие миры. Если он прошел через один из этих порталов, то наверняка больше не вернется, а значит, нам разгребать ту кашу, которую он заварил.
Пока я читал, на улице стемнело. Свет не проникал сквозь заколоченное чердачное окно, и я подумал о том, сколько времени мы тут провели. Мерл молча сидел, положив голову на руки. Дейл задумался. Клифф курил. Никто из них, похоже, не заметил, что свет исчез.
— Итак, — прошептал Дейл. — Теперь мы знаем.
— Да, — сказал я. — Теперь знаем.
Мерл положил винтовку на колени.
— Я помню Сола О'Коннора. Во всех газетах писали, когда в его доме обнаружили ребенка. Думаю, у меня где-то лежит копия «Ивнинг Сан» с этим заголовком.
— Да, я тоже помню, — Клифф докурил сигарету до фильтра и вздохнул. — Это правда. Всё это — правда. Козломужик — не парень в костюме.
