— Как дети, ей-богу, — сказал Жук, убирая в кобуру пистолет.
Он перешел дорогу и, перешагнув через труп бородатого Умара, остановился. Его внимание привлек валявшийся на усеянной стреляными гильзами земле противотанковый гранатомет. После секундного раздумья придя к выводу, что эта вещь, хоть и хороша, ему решительно ни к чему, Жук двинулся дальше.
Остановившись в метре от расстрелянной машины, он принюхался, а затем, присев на корточки, заглянул под днище. Бензином не пахло, и под днищем было сухо. Удовлетворенно кивнув, Жук забросил в кабину рюкзак и кепи и, просунув руку под рулевой колонкой, повернул ключ зажигания. Двигатель послушно завелся: автомеханик у господина олигарха явно был знающий и честно отрабатывал свою зарплату, а плотный автоматный огонь, сосредоточенный на салоне, к счастью, не повредил сердце легендарного британского внедорожника.
Пока прогревался мотор, Жук не терял времени даром. Бородатый Умар был самым тяжелым из троих, и Жук начал именно с него. Пятки убитого пробороздили в утрамбованном до каменной твердости грунте проселочной дороги две неровные колеи. Кряхтя от натуги, Жук подтащил тело к краю ущелья и столкнул вниз. Труп лениво, будто нехотя, покатился по крутому каменистому склону, подминая чахлые кустики и треща сухими ветвями, сорвался с небольшого обрыва, ударился о каменную осыпь и скрылся в тумане. Там, внизу, снова что-то затрещало, и наступила тишина.
За Умаром последовал Ахмед в разбитых пулей очках. На полпути к ущелью очки свалились, и за ними пришлось возвращаться. Жук зашвырнул их в пропасть и, озабоченно поглядывая на часы, отправился за последним из убитых. Этот оказался самым легким; сбросив его в пропасть, Жук отправил следом оружие, в том числе и приглянувшийся ему гранатомет, а затем тщательно, не пропустив ни одной, подобрал и выбросил туда же гильзы.
Он присыпал землей и гравием следы крови на каменистой почве стоянки, снова сверился с часами и осмотрелся. Теперь здесь ничто не напоминало о недавних событиях, если не считать россыпи битого стекла, которая могла появиться в результате обычного дорожно-транспортного происшествия, никак не связанного с применением огнестрельного оружия. Правда, изрешеченная пулями машина прямо свидетельствовала об обратном, но скоро ее здесь не будет, и о перестрелке никто не узнает до тех пор, пока не будут найдены трупы. Погода стоит пасмурная, туман в ущелье рассеется не скоро, да и кому придет в голову специально останавливать машину именно в этом месте, чтобы посмотреть, что делается внизу, под обрывом? Возможно, тела вообще никогда не найдут, а если все-таки найдут, Жук, Ти-Рекс и все прочие к тому времени будут уже очень далеко.
Стряхнув с сиденья битое стекло и усевшись за руль, он усмехнулся. Проведенные на гражданке годы не прошли даром. За это время учитель труда Валерий Павлович Жуков привык по окончании работы тщательно прибирать за собой, и этому же он настойчиво и терпеливо учил вверенных его попечению школяров.
Двигатель прогрелся. Жук напоследок выкурил сигарету, потушил окурок в пепельнице под приборной панелью и, последний раз посмотрев на часы, включил первую передачу: хотел он того или нет, считал свои действия разумными или, наоборот, лишенными смысла, настало время выдвигаться к точке рандеву.
* * *
Они шли по обочине проселочной дороги, стараясь держаться под прикрытием нависающих ветвей. Дорога вела через смешанный лес, выглядевший, как это часто случается в гористой местности, каким-то чахлым, заморенным, словно ему не хватало того скудного запаса питательных веществ, что содержался в бедной каменистой почве, и он медленно, но верно загибался от голода. Ноги в высоких армейских ботинках беззвучно ступали по лоскутному одеялу опавшей листвы. Поглядывая то по сторонам, то в спину идущего впереди Быкова, Баклан про себя дивился тому, как быстро, практически мгновенно, вернулись давно, казалось бы, утраченные навыки. Походка снова стала пружинистой, скользящей, как у подкрадывающегося к добыче хищника, каждая клеточка тела была в тонусе, каждый нерв натянулся, как тетива готового выстрелить лука. Глаза непрерывно обшаривали пестрый хаос осеннего леса, готовые засечь тусклый блеск вороненого металла, вороватое шевеление или выглядывающее из-за поросшего изумрудным мохом камня бледное пятно человеческого лица. Ноздри раздувались, вдыхая напоенный горьковатым ароматом мертвой листвы и гниющей коры воздух, чтобы вовремя уловить запахи дыма, пота или бензина, указывающие на присутствие людей. Ухо чутко вслушивалось в шорохи осеннего леса, готовое уловить любой посторонний звук — вороватый треск гнилого сучка под чужой ногой, хлопок ударившей по одежде распрямившейся ветки, скользящий лязг автоматного затвора…
При этом душа Баклана пела, как соловьиная роща в мае. Все было, как в том часто повторяющемся сне: он снова был в разведке, снова шел по горам, ступая след в след за прокладывающим путь Ти-Рексом. На плечи, как встарь, давили лямки рюкзака, на шее висел автомат, идеально подогнанное снаряжение не издавало ни одного постороннего звука. Правда, колонна на этот раз состояла всего из двух человек, а не из пяти, как во сне, но все остальные были поблизости, на своих местах согласно боевому расписанию, даже покойный Макар: Баклану почему-то верилось, что бесплотный дух подорвавшегося на растяжке старлея парит где-то поблизости, храня снова собравшихся вместе боевых друзей от всех мыслимых напастей.
Повернув голову налево, Баклан посмотрел вверх, но, разумеется, ничего не увидел, кроме частокола карабкающихся по крутому склону деревьев, путаницы наполовину оголившихся ветвей и намертво схваченных узловатыми пальцами корней, присыпанных опавшей листвой каменных осыпей.
Зато его взгляд не остался незамеченным. Увидев в бинокль, что Баклан смотрит в его сторону, Якушев показал ему отставленный средний палец и вернулся к наблюдению, обшаривая взглядом круто уходящий из-под ног лесистый склон. Убедившись, что впереди чисто, он двинулся дальше, привычно положив руки на висящую поперек груди винтовку Драгунова. Под ногами у него очень кстати оказалась узенькая тропка. Ее так и подмывало назвать козьей, но Якушев подозревал, что козы тут ни при чем: петляя между стволами деревьев и огибая каменные лбы, тропка тянулась более или менее параллельно дороге — то есть, с точки зрения ищущих спуск к текущей по дну ущелья речке коз, в никуда. Ступая по этой тропинке, Юрий невольно прикидывал, сколько схронов с оружием и тайных убежищ он уже миновал и сколько еще минует, прежде чем они достигнут конечной точки маршрута. И хорошо, если схроны не охраняются, а убежища пустуют; в противном случае продвигаться придется с боем, а для настоящего боя их, мягко говоря, маловато…
Откуда-то послышался отдаленный гул. Остановившись, Якушев снова поднес к глазам бинокль. Вскоре в просвете между ветвями мелькнуло что-то белое, движущееся по извилистой горной дороге со скоростью, свидетельствующей о том, что за рулем приближающейся машины сидит либо профессиональный гонщик, либо один из лихих местных джигитов, которым все нипочем и которых ничто не берет как раз потому, что они ни черта не боятся.
Якушев потянулся к микрофону рации, но прежде, чем нарушить радиомолчание, все-таки посмотрел туда, где несколько секунд назад видел Данилыча и Баклана. Там уже никого не было, лишь слабо колыхались потревоженные кем-то — уж, наверное, не Ти-Рексом — ветки. Машина, белая «Лада» престижной некогда шестой модели, выскочила из-за поворота и, лихо прыгая с кочки на кочку, промчалась мимо. Глядя на нее в бинокль, Якушев заметил, что ветровое стекло треснуло по диагонали, а боковые затонированы так густо, словно их просто оклеили изнутри плотной черной бумагой. Передний регистрационный знак отсутствовал, а задний был такой грязный, ржавый и даже, кажется, мятый, что Якушев не сумел разобрать номер. Юрий хмыкнул; машина скрылась за поворотом, и сейчас же из придорожных кустов двумя пятнистыми призраками выскользнули Быков и Баклан.
