Он отбросил автомат и тронул машину с места, повернувшись спиной к вставшей посреди дороги стене чадного, стреляющего огненными брызгами пламени. Там, за стеной, кто-то истошно вопил и бешено строчил из автомата, но это уже не имело значения — по крайней мере, на ближайшие несколько минут погоню удалось задержать.
Еще через минуту он уже гнал машину по заваленной обломками узкой улочке, ориентируясь по доносившимся откуда-то справа и сверху звукам перестрелки. Он действовал почти рефлекторно, ни о чем не думая. Голова казалась пустой и легкой, как надутый водородом шарик, и внутри нее, как горошина в свистке, скакала и перекатывалась одна-единственная мысль: что-то пошло наперекосяк, и теперь всем им придется действовать по обстановке, рассчитывая, как встарь, на слепую удачу и майора Быкова по прозвищу Ти-Рекс.
* * *
Та же самая мысль: что-то пошло не так, о тщательно разработанном в Москве плане следует забыть, и чем скорее, тем лучше — посетила Романа Даниловича Быкова примерно двумя часами раньше того момента, когда Жук повстречался на горной дороге с зеленой «Нивой».
«Языка» он взял без проблем — просто подошел сзади, приобнял рукой за шею, аккуратно придушил и, попятившись, без единого шороха скрылся в кустах, что росли вокруг скального выступа. Очутившись в относительной безопасности, он без затей взвалил обмякшее бесчувственное тело на плечо и двинулся вверх по склону, прикрываемый с тыла беззвучно скользящим на полусогнутых ногах, хищно горбящимся Бакланом. «Зачет», — раздался в наушниках уважительный комментарий Спеца. Роман Данилович не удостоил его ответом: во-первых, обстановка не располагала к праздной болтовне, а во-вторых, дагестанец ему попался крупный, упитанный, тащить его на себе в гору оказалось чертовски тяжело, и Быкову не хотелось пыхтеть и кряхтеть на весь эфир, демонстрируя, что он не железный.
Якушев пятнистой тенью выступил им навстречу из зарослей недалеко от лесистого гребня и сразу, не задавая вопросов, принял у Быкова его ношу. Взамен Роман Данилович отобрал у него бинокль и, переводя дух после нелегкого подъема, посмотрел вниз, на позиции противника. Отсюда, с высоты птичьего полета, они были видны не то чтобы как на ладони, но все-таки достаточно хорошо, и, разглядев их как следует, майор одобрительно кивнул Спецу, который аккуратно вывел их на правый фланг горцев — единственное место, где можно было захватить одного из них в плен, не потревожив остальных.
Они без приключений перевалили гребень и начали осторожно спускаться вниз. Примерно в километре от оставшейся позади дороги Быков объявил привал: нужно было допросить «языка», чтобы понять наконец, что тут происходит. Майору не давала покоя мысль, что эта теплая компания сидела в придорожных кустах, поджидая не кого попало, а его группу. Это было последнее, во что ему хотелось бы верить, но такой вариант, каким бы скверным он ни был, увы, не исключался.
Якушев с видимым облегчением свалил свою ношу на землю и сноровисто отобрал у пленного оружие — пистолет, охотничий нож и две гранаты. Автомат уже давно висел на плече у Баклана, прихваченный только затем, чтобы не оставлять следов. Теперь, пользуясь передышкой, Баклан присвоил два связанных синей изолентой магазина, а никому не нужный трофей в виде короткоствольного «калаша» аккуратно уложил в щель между камнями, присыпал сверху щебенкой и забросал сухими ветками.
С того места, где они расположились на привал, открывался отличный вид, способный вдохновить художника или поэта, но присутствующими воспринимавшийся всего-навсего как привычный, знакомый и, увы, далеко не самый удобный театр военных действий. Справа, километрах в трех или четырех, в тени скальной стены, отсюда казавшейся отвесной, виднелись руины селения, уничтоженного системами залпового огня. Когда-то аул избрали своей временной базой вторгшиеся на территорию Дагестана чеченские боевики, и он стал одной из первых мишеней стянутой в этот район в начале контртеррористической операции артиллерии. В этом ауле их должен был дожидаться Жук с машиной. Воспоминание о Жуке не прибавило майору душевного спокойствия: до условленного времени оставалось меньше двух часов, а они еще даже не приблизились к базе Исмагиловых, не говоря уже о том, чтобы ее осмотреть. Их задержала засада, появившаяся на их пути словно по воле какого-то злого волшебника. Впрочем, добро и зло, как уже не раз доводилось убеждаться Роману Даниловичу, — понятия относительные, и, с точки зрения местных жителей, этот гипотетический волшебник вряд ли был таким уж злым. Словом, все как всегда: что русскому здорово, то немцу — смерть…
Спец отстегнул от пояса дагестанца алюминиевую фляжку в брезентовом чехле, отвинтил колпачок и перевернул посудину, направив струю воды на лицо пленника. Вода с плеском потекла по смуглым щекам, тоненькими струйками побежала по густой бороде. Веки «языка» дрогнули, но глаза он открывать не спешил, решив, по всей видимости, потянуть время и разобраться в обстановке.
Быков взглянул на Якушева, и тот многообещающе усмехнулся в ответ.
— Закурим, командир? — предложил он. — А бычки будем тушить об эту толстую харю. Говорят, так человека можно даже из клинической смерти вывести, а не то что из обморока. Как ты его на гору втащил, ума не приложу. Это ж надо на здешних харчах такого борова откормить!
Мгновенно придя в себя, пленник молча вцепился ему в глотку обеими руками. Наблюдая за этой сценой, Быков без особого интереса гадал, что именно заставило его отбросить притворство: угроза пытки огнем или сравнение с боровом — то есть со свиньей, которая у мусульман считается нечистым животным. Впрочем, в данном случае, как обычно, результат казался важнее способа, которым он был достигнут.
Выбитая из рук Якушева пустая фляга, бренча, запрыгала с камня на камень вниз по склону, ударилась о ствол дерева, отскочила и застряла в ветвях какого-то куста. Якушев страшно выпучил глаза, высунул язык и захрипел, изображая удавленника, а потом сделал какое-то неуловимое движение, в результате которого пленник не только перестал его душить, но и принял довольно странную, неестественную позу, свернувшись в тугой, тихо скулящий от боли узел. Спец сидел на камешке, держа в одной руке пачку сигарет. Двумя пальцами другой он небрежно придерживал «языка» за вывернутое под немыслимым углом запястье, и Быкову опять подумалось, что, уволившись из армии, ребята не только пили и волочились за юбками, но и старались по мере сил и возможностей поддерживать себя в форме. И не просто поддерживать, а развивать свои таланты и способности: приема, которым Якушев так запросто, буквально играючи, скрутил в бараний рог здоровенного кавказца, Роман Данилович, грешным делом, не знал.
— Ты чего? — изумленно спросил у своей жертвы Спец. — Больно, что ли? Брось, что ты, ей-богу, как жук-притворяшка? Разве ж это больно? Вот если разозлишь меня, тогда — да, тогда я тебе не завидую…
С сомнением оглядев сигаретную пачку со всех сторон, он сунул ее обратно в нагрудный карман, а потом отпустил запястье кавказца и легонько ткнул его в ребра носком ботинка. Дагестанец со стоном повалился на бок, откатился в сторону и затих, баюкая под мышкой поврежденную руку. Случившийся поблизости Баклан крепко взял его за шиворот, одним мощным рывком придал пленнику сидячее положение и для окончательной ясности сунул под нос ствол автомата.
