В этот момент с ними ничего не стоило разделаться голыми руками, но майор Быков не любил рисовки, которая в его профессии практически всегда неотделима от неоправданного смертельного риска. Его подчиненные, напротив, были не прочь немного порисоваться, тем более что кавказцы сегодня достали их до самых печенок. Но перечить Ти-Рексу, особенно в бою, по-прежнему было опаснее, чем, взгромоздившись на минарет мечети, мочиться оттуда на собравшихся к намазу правоверных. Поэтому дело ограничилось коротким огневым шквалом, который ударил в спины стоявшим над обрывом людям, безжалостно сметая их в пропасть. Двое или трое успели обернуться и выстрелить наугад, но и они разделили общую участь, и уже через несколько секунд на обочине никого не осталось. Там лежало несколько трупов и стояли две пустые машины. Шальная пуля пробила бензобак «тойоты», и под ней уже натекла приличных размеров лужа.
Быков встал из-за камня, забросил за спину автомат с опустевшим рожком и негромко скомандовал:
— Контроль.
Он даже не поморщился, хотя это и стоило ему определенных моральных усилий: больше всего на свете Роман Данилович не любил эту часть своей работы. К счастью, подобные вещи ему приходилось проделывать крайне редко: все-таки десант — не тот род войск, которому часто поручают проведение секретных спецопераций, после которых не рекомендуется оставлять живых свидетелей. К сожалению, в последние десятилетия все на свете перемешалось, и майор почти скучал по нормальной войне, в которой ясно, кто друг, а кто враг, кто агрессор, а кто защищает отечество от вторжения извне. Нынче извне на территории недружественных государств вторгаются разве что американцы и их союзники по НАТО, да и те стыдливо прикрывают свои истинные мотивы фиговым листком борьбы с международным терроризмом. Россия после позорной афганской кампании и распада Югославии воюет с террористами исключительно на своей территории, и террористы эти почти на сто процентов являются российскими гражданами. У этой войны свои правила, и рыцарство по отношению к побежденному противнику тут не в чести. А в данном случае проявление этого самого рыцарства было бы равносильно самоубийству: даже один-единственный оставшийся в живых участник погони автоматически сделал бы бессмысленным этот жестокий расстрел на краю обрыва.
Жук, Баклан и Спец тоже не морщились, когда шли через дорогу, на ходу вынимая пистолеты. Захлопали редкие одиночные выстрелы, в пропасть одно за другим полетели тела в камуфляже. Жук подошел к кабине «тойоты» и, просунув руку в окно, взялся за руль. Остальные уперлись в задний борт, налегли, и тяжелый пикап медленно, будто нехотя, покатился к обрыву, оставляя за собой дорожку пролитого горючего.
Когда он замер в шатком равновесии над самой пропастью, Баклан снова вынул из кармана зажигалку. Бензин воспламенился, огонь затанцевал на железе заднего крыла, слизывая краску и пробуя на вкус резину колеса. Пока он не набрал настоящую силу, десантники дружно налегли на задний борт и последним усилием столкнули пикап с обрыва. Горящая машина покатилась по крутому склону, набирая скорость; потом колесо наскочило на крупный валун, пикап высоко подпрыгнул, накренился, перевернулся кверху днищем, приземлился на кабину, сминая ее в лепешку, в клубах пыли и дыма проехался по осыпи, увлекая за собой лавину щебня, снова подпрыгнул и кубарем покатился вниз, ломая кустарник и оставляя на склоне островки и лужицы огня.
Якушев пинком отправил следом валявшийся у самого края обрыва автомат и закурил.
— Вот так, — сказал он. — Думаю, теперь ни одна собака не разберется, что тут было и почему.
— Это в том случае, если никто из Исмагиловых не захочет дать подробные, а главное, правдивые показания, — заметил Жук.
— А им это надо? — отбирая у Якушева пачку, которую тот собирался засунуть в карман, и без спроса вытряхивая оттуда сигарету, усомнился Баклан. — В этой куче жмуриков как минимум половина — Исмагиловы. Все в камуфляже, все при стволах — с первого взгляда видно, что пацаны вышли на тропу войны. Незаконное вооруженное формирование, банда — вот как это называется. В такой ситуации на месте тех, кто уцелел, я бы косил под пингвина и помалкивал в тряпочку: ничего не видел, ничего не знаю, сидел дома, смотрел телевизор… Нет, об этих уродах смело можно забыть.
— Боюсь, они о нас не забудут, — сказал Жук, задумчиво глядя в пропасть.
— С чего это вдруг? — возразил Баклан. — Мы им свои документы не показывали…
— И поэтому они про нас ничего не знают, да? — сказал Жук. — А почему тогда мы угодили в этот капкан? Случайно?
— Наверное, предупредила какая-то сука, — предположил Баклан. Вид у него при этом был, как у человека, наконец-то начавшего подозревать, что друзья, с самого дня свадьбы называющие его жену гулящей, были правы на все сто процентов.
— Правильно, птица, — похвалил Жук, по-прежнему так пристально глядя вниз, в пропасть, словно рассматривал там нечто важное, видимое только ему одному. — Именно сука, и именно предупредила. А тебе не кажется, что эта сука как-то уж очень много о нас знает? Куда пойдем — знает, когда пойдем — знает… Так почему ты думаешь, что эта грамотная, осведомленная сука не знает наших имен и адресов?
— Ах, т-твою…
— Отставить пустой треп, — хмуро прервал дискуссию Быков. — По машинам. Жук, заводи.
Жук сел за руль. Остальные, в том числе и Баклан, не перестающий ворчать и возмущенно интересоваться у всех и каждого, какая гнида сдала их, как стеклотару, заняли места в открытом кузове трофейного командирского «уазика». Мотор заворчал громче, машина выплюнула из выхлопной трубы клуб сизого дыма и покатилась вниз, в сторону долины. Роман Данилович Быков сидел рядом с водителем и с хмурым видом ковырялся пальцем в клавиатуре мобильного телефона, набирая чей-то номер.
* * *
К утру погода окончательно испортилась. Небо от горизонта до горизонта затянуло плотными насморочными тучами, из которых с тупым, сводящим с ума упорством сеялась неприятная липкая морось, представлявшая собой что-то среднее между снегом и дождем. Эта неопределенная субстанция таяла, едва коснувшись земли, и рубчатый бетон взлетно-посадочной полосы мокро поблескивал, наводя на мысли об отсыревшей обуви, насморке, аспирине и прочих неприятных вещах. Вершины гор прятались в облаках, из-за чего скалистые пики казались усеченными почти у самых оснований, вода медленными извилистыми ручейками ползла по покатым бортам стоящих у края аэродрома с зачехленными двигателями вертолетов, тяжелыми каплями срываясь с лопастей и антенн.
Только что приземлившийся военно-транспортный самолет тоже поблескивал от влаги. От носа до кончика хвоста он был причудливо размалеван камуфляжными полосами и пятнами, из-за чего слегка напоминал гигантского летающего ящера с туго набитым брюхом, который присел здесь, чтобы немного передохнуть. Его винты вразнобой сделали несколько последних оборотов и замерли, почти касаясь мокрого бетона. В дальнем конце полосы показалась какая-то темная, едва различимая за серой дымкой ненастья точка. Приблизившись, она словно разделилась, оказавшись двумя едущими друг за другом автомобилями — шикарным серебристым «мерседесом» и командирским «уазиком» с мокрым брезентовым верхом и легко узнаваемой эмблемой ВДВ на дверце. Описав широкую дугу, машины остановились в десятке метров от хвоста транспортника, вблизи производившего неизгладимое, почти пугающее впечатление своими гигантскими размерами. Было невозможно понять, как такая махина ухитряется часами держаться в воздухе; впрочем, никто из людей, сидевших в машинах, подобными вопросами не задавался: особо впечатлительных среди них не было, да и привычка, как известно, может примирить человека с чем угодно, превратив любое чудо в обыденность.
