Поэтому Андрей Никитич сказал правду — без имен, разумеется, ибо тон, которым была назначена встреча, его немного насторожил. Но название ресторана сказать пришлось, и получилось едва ли не хуже, чем если бы он просто солгал, сочинив какую-нибудь басню. Ресторан был из дорогих, и это, наверное, навело госпожу генеральшу на какие-то не очень приятные мысли и подозрения. Во всяком случае, попрощалась она с генералом холодно, и теперь он мучился угрызениями совести, поскольку до сих пор был по уши влюблен в собственную жену и терпеть не мог ее огорчать.
Мысленно обозвав себя слюнтяем, он вынул телефон из гнезда держателя, заблокировал клавиатуру и решительно сунул пластиковый гладыш в карман. Люди как-то ухитряются жить, вообще не замечая проблем наподобие той, которая его сейчас донимает. И ничего, живут! Инженеры, учителя, дворники, бомжи — да кто угодно! А он, боевой генерал, которому по всем понятиям полагается быть этаким громовержцем, слово которого — закон, переживает из-за надутых губ и холодного тона жены. Как будто у него других забот нет! Вышла замуж за военного — терпи. Это как в той немецкой поговорке, согласно которой для женщины главным в жизни являются три «К» — киндер (в смысле, дети), кирха и кухня. Остальное — сугубо мужская прерогатива, и это правильно, и именно так все и должно быть. А то некоторые слишком много воли себе забрали!
От этих несправедливых мыслей терзавшие его угрызения совести не исчезли, а только усилились, и генерал почувствовал, что начинает мало-помалу раздражаться против человека, который в этот поздний час заманил его сюда. Другого времени и места не нашел, конспиратор хренов! Как же, олигарх, занятой человек! Он один на всем белом свете занят делом, а все остальные просто дурака валяют за казенный счет. Небось налоговая прижала или бандиты наехали, вот и вспомнил, что есть у него в силовых структурах свой человек. Пять лет ни слуху ни духу, и вдруг нате вам — нарисовался, хрен сотрешь!
Он снова прислушался к своей совести, но на сей раз та благоразумно помалкивала. Конечно, с Игорем Шапошниковым они съели на двоих не один пуд соли; конечно, фронтовое братство связывает людей покрепче кровных уз, но…
Там, в Афганистане, все они были зелеными мальчишками — вчерашние школьники, студенты, курсанты военных училищ, грубо вырванные из привычного течения беззаботной мирной жизни и брошенные в адское пекло никому не нужной войны с народом, который еще никому и никогда не удавалось победить. Такие вещи сплачивают, спору нет. Но время идет, и с тех пор его прошло уже столько, что на фоне пролетевших лет Афган превратился в мизерное яркое пятнышко, в искру, что мелькнула и пропала, оставив после себя только воспоминания. На протяжении десятилетий жизнь ломала их и гнула, каждого в свою сторону, и пресловутое фронтовое братство давно превратилось в тончайшую нить, в хрупкую скорлупу, хранящую внутри непознаваемые потемки чужой души. Настоящая дружба, как и любовь, рождается в юности; как и любовь, со временем она утрачивает пыл, перестает полыхать и буйствовать, как лесной пожар, превращаясь в сплав привычки, симпатии и уважения — без сомнения, драгоценный и весьма прочный, но начисто исключающий всякие безумства. Генерал ВДВ и крупный бизнесмен могут дружить, но сам черт не разберет, сколько в их отношениях дружбы, а сколько трезвого делового расчета. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что, будучи поставленным перед выбором между старой дружбой и своим высоким положением, любой из них трижды подумает, прежде чем предпочтет первое второму. И дело тут не в одном только эгоизме. Каждый из них давно не сам по себе, от каждого зависят судьбы и даже жизни множества других людей, и любой риск в такой ситуации должен быть сведен к минимуму.
Генерал Логинов знал, что, подслушав его мысли, очень многие назвали бы его старым бездушным циником. Дружба превыше всего — так принято считать, и мало кто отважится вслух оспорить это утверждение. Но на самом-то деле оно — не что иное, как один из лозунгов, которые умные люди тысячелетиями придумывали затем, чтобы ловчее вертеть миллионными массами доверчивого дурачья. «Дойчланд юбер аллес» — «Германия превыше всего», — объявили нацисты, и дурачье, напялив стальные каски, отправилось умирать и убивать. «Свобода или смерть», — твердили революционеры, и дурачье гибло на баррикадах, своими руками добывая себе полуголодное прозябание под властью жестоких диктаторов. «Любовь дороже жизни», — в незапамятные времена брякнул какой-то недоумок, и другие недоумки, которые еще не нюхали ни настоящей жизни, ни настоящей любви, режут себе вены, травятся и прыгают с крыш, не вспоминая при этом ни о Родине, которая превыше всего, ни о друзьях, ни о свободе, которую они могли бы добыть, затеяв еще какую-нибудь революцию.
Дружба превыше всего… Миллионер Шапошников этого не говорил, но это подразумевалось. И генерал-майор Логинов, бросив дела и огорчив жену, помчался на зов, потому что за дружеским предложением встретиться и, как встарь, распить на двоих бутылочку-другую, несомненно, скрывалось что-то куда более серьезное, чем обычные мужские посиделки.
Андрей Никитич распахнул дверцу и выбрался из теплого салона на сырой, поблескивающий, как шершавая шкура гигантского морского змея, асфальт стоянки. Лица коснулось сырое холодное дыхание осени, волосы на голове сразу стали влажными от сыплющейся с невидимого неба мороси. Логинов запер машину и заторопился к ярко освещенному крыльцу заведения, гадая, что все-таки могло понадобиться от него другу Игореше спустя долгие пять лет, в течение которых они не общались.
Вопрос был не праздный. В самом деле, что может понадобиться долларовому миллионеру от генерал-майора ВДВ? С его деньгами он может сам решить любую проблему, задействовав в своих целях кого-то более сговорчивого и менее щепетильного, чем Логинов, навсегда застрявший в генерал-майорах благодаря своей прямолинейности и принципиальности (или, говоря словами его недоброжелателей, тупости и упрямству). Андрей Никитич не имеет никакого отношения ни к спецслужбам, ни к тыловым снабженческим структурам; все, чем он располагает, — это несколько тысяч лихих ребят в голубых беретах. Да и те не его собственность, не холопы, которыми он может распоряжаться по своему усмотрению, а всего лишь подчиненные. Он им не хозяин и не бог, а командир, и, если господину олигарху понадобилась, скажем, небольшая личная армия для войны с кем-то из конкурентов, он явно обратился не по адресу. Или дружище Игорек изменился настолько, что искренне уверовал в то, что купить можно кого угодно?
Поднимаясь по отделанным натуральным полированным гранитом ступенькам широкого пологого крыльца, генерал решил больше не ломать голову над вопросами, ответы на которые дожидались его за зеркальными дверями ресторана. Не стоит загодя портить себе удовольствие от встречи со старым боевым другом. Если выяснится, что друг, как в песне, «оказался вдруг», тогда разговор у них будет короткий. А что, если Шапошников просто соскучился? В конце концов, в его окружении вряд ли найдется хотя бы один человек, которому от него ничего не нужно, с которым можно просто посидеть и выпить, болтая о пустяках. При его капиталах каждый надеется получить от общения с ним какую-то свою выгоду, и в этом бывшему старшему сержанту ВДВ Шапошникову можно только посочувствовать…
