«Боевые единоборства, — не без иронии подумал Жук, вспомнив о нынешней профессии Спеца. — Ученики в отсутствие сенсея тренировались самостоятельно и так увлеклись, что свернули кому-то шнобель. Обыкновеннейшее дело, особенно ночью…»
Памятуя о том, что дело происходит в Москве, которая никогда не спит, он задрал голову и посмотрел на окна, которые сплошной узкой полосой тянулись вдоль фасада под самым потолком спортзала, обеспечивая внутри нормальное дневное освещение и в то же время не позволяя зевакам с улицы совать в дела адептов боевых искусств Востока свои любопытные носы. Свет в окнах не горел, в сочетании с чем открытая дверь смотрелась весьма красноречиво и многозначительно.
Жук пожалел, что поленился тащиться через весь город на съемную квартиру, где у него был оборудован тайник с оружием. Полученные от Шапошникова стволы пришлось сбросить, чтобы их не обнаружили при более чем вероятном осмотре автобуса, следующего в Москву из такого беспокойного места, как Дагестан. Теперь в карманах у Валерия не было ничего смертоноснее перочинного ножа и зажигалки с вмонтированным в нее миниатюрным фонариком, и полагаться оставалось только на то оружие, которое представлял собой он сам.
Оглядевшись и не обнаружив вблизи ничего подозрительного — естественно, кроме крови на крыльце и открытой двери, — Жук мысленно перекрестился и вошел в вестибюль. Пустая стойка администратора была частично освещена уличным фонарем; полоса света из двери наискосок пересекала вестибюль, и Жук не удивился, разглядев на светлых керамических плитках дорожку уже знакомых темных пятен, отличавшихся от тех, что на крыльце, только тем, что они были крупнее и располагались гуще. Оставленный чьим-то текущим, как сломанный кран, носом след тянулся через весь вестибюль и скрывался в темной глубине неосвещенного коридора.
Жук вынул зажигалку и большим пальцем сдвинул вперед кнопку фонарика. Крошечная галогенная лампочка выстрелила в темноту узким лучом яркого голубого света. Щупая в кармане ножик — скорее для успокоения нервов, чем в расчете действительно воспользоваться этой игрушкой, — Валерий осторожно двинулся вперед, ориентируясь по цепочке кровавых пятен.
След привел его к распашным дверям спортзала. Правая створка криво висела на одной петле, на стекле виднелся смазанный кровавый след чьей-то пятерни. Хмыкнув, Жук переступил порог и погасил фонарик: проникавшего через окна света было вполне достаточно, чтобы оценить масштабы разрушений.
Ему подумалось, что если тут и впрямь проходила тренировка, то ее участники, должно быть, предварительно наглотались наркотиков и крушили все без разбора под воздействием психотропных веществ. Оборудование было перевернуто, разбросано и частично переломано, от стеклянной перегородки в глубине помещения мало что осталось. Повсюду блестело битое стекло, на кремовых стенах темнели брызги крови. В целом это напоминало декорацию к какому-то фильму ужасов, не хватало только замерших в неестественных позах, с головы до ног перемазанных кетчупом статистов да валяющихся в лужах крови бутафорских конечностей, якобы оторванных кровожадным монстром.
«Например, тираннозавром, — подумал Жук. — Ти-Рекс вылетел из Махачкалы самолетом, времени у него было вагон и маленькая тележка, так что этот погром, вполне возможно, его рук дело. Елки-палки! Двадцать первый век, Москва! В центре города устроили настоящую бойню, а ментов ни слуху ни духу…»
В это время в поясницу ему уперлось что-то твердое, показавшееся по ощущению весьма и весьма знакомым, и странный искаженный голос, похожий на голос персонажа из детского мультфильма, произнес:
— Дернешься — пристрелю. А ну, выкладывай, что там у тебя в карманах!
Глава 15
Когда стрелка спидометра перевалила за двухсоткилометровую отметку, а вопли Баклана в наушнике стали напоминать птичий базар, Якушев выключил рацию. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он, как и ожидал, не обнаружил там даже намека на безнадежно отставшую серебристую «Ладу».
Тогда он чуточку снизил скорость, чтобы ненароком не вылететь с дороги, нащупал в кармане мобильный телефон и набрал номер Быкова. Нарочито обезличенный голос телефонной барышни любезно сообщил ему, что абонент недоступен. Это сообщение Юрий слышал уже трижды на протяжении последнего часа, и, как это всегда бывает, оно его порядком разозлило, ибо ничего не объясняло и не содержало никакой информации, помимо того, что было ясно и так: до Ти-Рекса не дозвониться и означать это может все что угодно.
Стоило прервать соединение, как телефон зазвонил сам. На дисплее высветился номер Лугового.
— До чего же упорная птица, — сквозь зубы процедил Юрий, тыча пальцем в кнопку стеклоподъемника. — Долбит и долбит! Не баклан, а прямо дятел какой-то…
Стекло справа от него опустилось, и он, прицелившись, метнул продолжающий надоедливо пищать аппарат в окно. Описав в воздухе баллистическую кривую, телефон упал в жухлую траву на дне кювета. При падении у него отскочила задняя крышка, но батарея не выпала, и, лежа в канаве, он продолжал звонить, честно выполняя работу, для которой был предназначен.
Якушев его, разумеется, уже не слышал. Когда оконное стекло стало на место, будто ножом, обрезав шум врывающегося в салон встречного воздушного потока, в машине наступила полная благодать, заключавшаяся в отсутствии посторонних раздражителей. С этого мгновения Юрий был предоставлен самому себе и был волен действовать или бездействовать по своему усмотрению, без оглядки на коллег. Было немного совестно и тревожно оставлять без присмотра не блещущего сообразительностью Баклана, но этого настоятельно требовали интересы дела. Юрий до смерти устал играть по написанному кем-то другим, непонятному сценарию, да и доставшуюся ему роль дурака трудно было назвать завидной. То обстоятельство, что в этой роли оказались как минимум трое из четверых, если не все четверо, его ни капельки не утешало. Ситуацию нужно было как-то ломать, и ему казалось, что сейчас настал самый подходящий для этого момент.
Москва встретила его снегом. Редкие сырые хлопья, кружа, вываливались из темноты, светящимися ночными мотыльками неслись навстречу в лучах фар и разбивались о ветровое стекло, сползая по нему капельками талой воды. Около Трех Вокзалов Якушев угодил в небольшую пробку. Ломая голову над тем, как прояснить запутанную ситуацию, он терпеливо, по метру зараз, полз к далекому светофору. Чужой сценарий было просто необходимо переписать на свой лад, поскольку его первоначальный вариант предусматривал в финале не аплодисменты и смех зрительного зала, а безвременную насильственную кончину всех второстепенных персонажей. Это было ясно как день; все они были одиночки, которых в случае чего никто не хватится, и их смерть была не только весьма удобна для анонимного драматурга, но еще и ничем ему не грозила.
Его размышления неожиданно и грубо прервала порция мыльной воды, которой кто-то с силой плеснул в треснувшее ветровое стекло. Подскочивший мальчишка в большой не по размеру оранжевой куртке начал сноровисто собирать пену резиновой щеткой. «Это судьба», — подумал Якушев и опустил стекло слева от себя.
