— Грамотный, — с одобрением констатировал Спец и отнял пистолет от импровизированного глушителя. — Тогда послушай — просто для ясности, чтобы не отвлекаться на посторонние предметы. Слушай внимательно, повторять я не стану. Так вот, приятель, ты знаешь, кто я и чем занимался последние три дня, по одной простой причине: ты меня видел на даче генерала Логинова. Это ведь ты тогда принес сумку с оружием, верно? Я-то думал, это простой охранник, а это, оказывается, был сам начальник личной гвардии господина Шапошникова! Если б знал, не стал бы, как дурак, торчать на балконе в чем мать родила, а сразу бы вломился сюда, как Дракула… Я ведь пришел к тебе, чтобы узнать координаты того охранника, а тут — такой сюрприз. Глупо вышло, но все хорошо, что хорошо кончается, верно?
Саблин почел за благо оставить этот вопрос без ответа, тем более что он лично не видел в сложившейся ситуации ничего хорошего.
— Ты, единственный из всей охраны, во время нашего разговора неотлучно торчал под дверью, — продолжал Юрий. — Таким образом, только ты, помимо генерала, своего хозяина и нас, знал время высадки, цель и маршрут группы. Никто из нас дагестанцев предупредить не мог: мы все время были друг у друга на глазах, и никто даже в руки не брал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало телефонную трубку. Значит, подозреваемых остается всего трое…
— Вот у тех двоих и спрашивай, — буркнул Саблин, воспользовавшись тем, что Спец вынул у него изо рта полотенце.
Разочарованно вздохнув, Юрий вернул полотенце на место, вдавив поглубже, чтобы пленник его не выплюнул.
— Спрошу, — пообещал он. — Большого смысла я в этом не вижу, но спрошу — просто так, для порядка, чтобы соблюсти формальности. Ответ известен нам обоим, но, если ты настаиваешь, придется побеспокоить уважаемых людей, которым, согласись, совершенно незачем стучать на себя самих. Но — спрошу, спрошу… А пока я буду спрашивать, ты полежишь здесь, на холодке, и подождешь моего возвращения. За это время ситуация почти наверняка усугубится, и мое настроение, соответственно, ухудшится, причем значительно. Поэтому, когда вернусь, я уже не буду таким нежным и обходительным… А?
Он вынул кляп. Саблин с хлюпаньем втянул в себя воздух.
— Я не понимаю, о чем…
Уже порядком обслюнявленный кляп на полуслове прервал его реплику.
— Ответ неверный, — сообщил Спец. — Даю тебе ровно минуту. Когда она истечет, ты начнешь говорить. Ответы типа «не знаю», «не понимаю» и «не помню» не принимаются, попытки компостировать мне мозги будут караться по всей строгости закона, путем причинения сильных болевых ощущений. Ты все равно расколешься, чудак, вопрос только в том, сколько ты перед этим промучаешься и останешься ли в живых по окончании интервью. Если ты читал мое личное дело, тебе должно быть известно, что я успел повоевать не только в ВДВ, но и в спецназе ГРУ. Знаешь, что это такое — допрос в полевых условиях? Поверь, лучше тебе этого не знать. У самого мурашки по коже, как вспомню. Какая там Лубянка, какое к черту гестапо! Так что думай. Время пошло.
Он демонстративно посмотрел на часы и присел на краешек кровати. В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь доносившимися снаружи отдаленными звуками уличного движения да хриплым дыханием Саблина. Он лежал на ковре в одних пижамных штанах, понемногу коченел и мучительно пытался найти выход из положения, в которое его угораздило попасть из-за нерасторопности каких-то криворуких горцев. Увы, с какой стороны ни глянь, положение представлялось безвыходным.
Так он и сказал, когда отведенная на размышление минута истекла и кляп снова извлекли у него изо рта.
— А мне какой резон? — сказал он. — Если я сдам того человека, нам обоим крышка.
— Ты сейчас за кого волнуешься — за меня или за себя? — устало поинтересовался Спец. — Вряд ли тебя заботит моя судьба, я тебе никто, и ты был бы только рад, если б меня тихо размазали по стенке. А за себя волноваться тебе поздно. Не скажешь, чья это затея, — тебя грохну я прямо здесь и сейчас, без вариантов. А скажешь — одно из двух: либо я его, либо он нас. Все-таки не сплошной мрак, что-то такое впереди все-таки брезжит, а? В общем, как знаешь.
Он снова взялся за кляп, одновременно вернув пистолет в исходное положение — стволом в лежащую у Саблина на коленях подушку.
— Курбаши, — торопливо выговорил Виктор Александрович, испытав при этом странное облегчение, сродни тому, которое испытывает человек, после долгих трусливых колебаний шагнувший навстречу далекой водной глади с десятиметрового трамплина.
Кляп нерешительно завис в воздухе, а потом исчез из поля зрения.
— Что?
— Это кличка — Курбаши. Генерал ФСБ Курбанов, сука, крокодил в костюме… Думал, я его не вычислю!
— Ша, — сказал Якушев. — Подробности вербовки меня не интересуют, ими поделишься со своим боссом. Ясно ведь, что все так или иначе сводится к деньгам. Ну, и еще, может быть, шантажу какими-то старыми делишками. Они там, в ФСБ, по этой части настоящие мастаки… Зачем ему понадобился Расулов?
— Понятия не имею, — пожал плечами Саблин. — Я слышал краем уха, что Курбанова будто бы подозревали в причастности к нелегальной торговле оружием — сам понимаешь, с боевиками, не с неграми же… Хотя где одни, там и другие, деньги-то не пахнут… А Расулов — это если не весь Дагестан, так, по крайней мере, половина. Может, он ему каким-то боком поперек дороги встал?
— Логично, — задумчиво кивнул головой Спец. — А ты, как я погляжу, свое дело знаешь. Вычислить генерала ФСБ — это не фунт изюму! Получается, если ты им так плотно интересовался, на уме у тебя было что-то конкретное, какой-то план освобождения из-под его контроля… Ты ведь про него, наверное, много чего сумел разузнать!
— Куда там, — уныло произнес Саблин. — Это все-таки генерал ФСБ, а не торговка пирожками. Так, крохи…
— Но адрес-то, адрес! Где, по-твоему, он может держать Расулова?
Саблин коротко пожал плечами.
— В земле, — сказал он. — На глубине два метра.
— Вряд ли, — возразил Спец. — Хотел бы убить, убил бы на месте. На кой ляд было возиться с захватом? Нанял бы хорошего стрелка, и дело в шляпе. Все подумали бы на его кровников. Нет, думаю, он жив — по крайней мере, пока. Так где?..
— У Курбаши за городом есть дом, — сказал Саблин с видом человека, подписывающего себе смертный приговор. — По слухам, он оборудовал в подвале что-то вроде персональной тюрьмы и иногда привозит туда разных людей — обсудить финансовые вопросы, расспросить, склонить к сотрудничеству… ну, ты понимаешь. Говорят, из этого подвала выходят не все, а те, кто выходит, становятся тише воды, ниже травы.
— Пожалуй, это то, что надо, — сказал Якушев. — Придется туда наведаться.
— Ага, давай, — саркастически поддержал его идею Саблин. — Там охраны человек десять, не меньше, и все такие же головорезы, как ты, если не хлеще. Сунься туда, — и ты покойник.
— Ох, куда я только в своей жизни не совался! — вздохнул Юрий. — Чего там, семь бед — один ответ. Давай говори адрес.
