Генерал разлил кофе и благосклонным кивком предложил дежурному взять чашку.
— Нуте-с, Николай, и как вы намерены отражать штурм, о котором нас так своевременно известили? — осведомился Курбанов, осторожно пригубливая горячий напиток.
Дежурный, едва успевший сделать микроскопический деликатный глоток, поставил чашку на блюдце и сел прямо, будто аршин проглотил.
— Жду ваших приказаний, товарищ генерал, — браво отрапортовал он.
— Никаких особенных приказаний не будет, — сообщил Курбаши, — поскольку в них нет необходимости. Враг нам противостоит малочисленный, хотя и отменно обученный…
— Физрук, трудовик и ресторанный вышибала, — осмелился блеснуть осведомленностью капитан.
— Так точно, — кивнул Курбанов. — Мастер боевых единоборств, фехтовальщик, боец спецназа ГРУ, позднее — ВДВ, человек, за которым числится целый ворох недоказанных эпизодов, каждый из которых достоин стать сюжетом для героической саги — это физрук. Трудовик — десантник, виртуоз ножа, ныне подвизающийся на почве заказного отстрела влиятельных персон. Ну, и вышибала… Вышибала — он вышибала и есть. Просто машина для вышибания мозгов, но при этом очень эффективная. Все они, повторяю, прошли отличную школу, каждый стоит целого взвода. Поэтому распоряжения будут следующие: наблюдение вести скрытно, в окнах не торчать, вдоль периметра с автоматом поперек живота не прогуливаться. Создать впечатление, что дом практически не охраняется, подпустить вплотную и бить наверняка.
— А Данаец? — спросил капитан.
— А чем Данаец лучше других? Он свою работу сделал, мне от него больше ничего не нужно. А пуля — это по делам его самое мягкое наказание, на которое он может рассчитывать.
— Разрешите вопрос, товарищ генерал? А почему Данаец?
— Потому что Троянский Конь — слишком длинно, а просто Конь — грубо и вдобавок непонятно. На самом-то деле данаец не он, а я. Я его смастерил и оставил у ворот Трои. Теперь моя Троя в лице майора Быкова разрушена и сожжена, и нужда в деревянном коне отпала. И вообще, он мне не нравится. Все предатели отвратительны, а этот к тому же еще и дурак. И, как всякий дурак, считает себя умнее всех на свете. Если оставить его и дальше пастись на воле, он может попытаться извлечь выгоду из того, что успел узнать о нас и о наших делах… Что?
Поняв, что ему предлагают поддержать беседу, капитан откашлялся в кулак и осторожно произнес:
— Ну, предатель… Предатель — понятие растяжимое. В конце концов, каждого завербованного внешней разведкой агента тоже можно назвать предателем…
— И это будет целиком и полностью соответствовать действительности. И в то же время не соответствовать. Никакого парадокса тут нет, на самом деле предатель — понятие не растяжимое, как вы изволили выразиться, а просто субъективное. С точки зрения государства гражданин, торгующий стратегическими секретами, — предатель, а сам он себя предателем не считает: он просто зарабатывает на хлеб с маслом и не понимает, с какого перепуга ему ограничивать себя в простых житейских радостях ради процветания людей, которым на него наплевать. То же самое и с дружбой: она крепка и нерушима, пока друзьям нечего делить. А когда встает вопрос о том, чья рубашка ближе к телу, всегда выясняется, что — своя… Именно это и произошло с нашим Данайцем. В разгар контртеррористической операции у меня возникла острая необходимость найти подход к Быкову — вы себе представить не можете, Николай, как мне мешал этот динозавр! А у Данайца, который служил под его началом, в это самое время возникла не менее острая потребность в денежных знаках — мать у него заболела, видите ли, и срочно требовалась операция в заграничной клинике. Поскольку я в ту пору внимательнейшим образом изучал все, что было связано с группой Быкова, этот фактик не ускользнул от моего внимания. Один из наших людей вышел на Данайца и сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться. По словам моего агента, он колебался минуты полторы, от силы две. Не так уж много, согласитесь, чтобы выбрать между крепкой мужской дружбой и здоровьем матери! Он уже тогда понимал, что без жертв не обойтись, но его немного утешило мое обещание свести их к минимуму. И, заметьте, я вовсе не кривил душой! Трупы как таковые интересуют меня лишь постольку, поскольку бывают необходимы для пользы дела. Мне было нужно, чтобы Быков со своей бандой перестал путаться у меня под ногами, и только. В ближайшем же бою Данаец его подстрелил, отправив в госпиталь. Без Быкова группа утратила добрых пятьдесят процентов боеспособности, и дальнейшее стало просто делом техники. При непосредственном участии Данайца была вырезана чеченская семья. Затем — ложный донос, выход группы на боевое задание, взрыв заминированной двери, неизбежная пальба — спецназ, знаете ли, в подобных ситуациях всегда реагирует одинаково, — и дело сделано: Быков разжалован и переведен в захолустье муштровать новобранцев, остальные с позором уволены из армии… Данайцу тоже досталось во время разбирательства, но он получил с этого дела двести тысяч евро и был доволен… вернее, не имел объективных причин для недовольства. Правда, операция не спасла его мать, но я-то здесь ни при чем, верно?
— Так точно, — согласился капитан тоном, выражавшим сдержанное преклонение перед стратегическим гением руководства.
— Данаец думал, что на этом все кончилось, — продолжал Курбанов. — На самом-то деле это было только начало. Вам это должно быть известно, Николай, это ведь азы: заставьте человека совершить всего один неблаговидный поступок — и он ваш на веки вечные. На нем ошейник, поводок у вас в руке, и умный человек может удерживать контроль бесконечно долго, пока самому не надоест. И тогда — оп-ля! — поводок превращается в удавку…
Курбанов резко сжал кулак и сделал вращательное движение кистью, как бы наматывая на нее воображаемый поводок.
— Попробуйте как-нибудь, — посоветовал он, — поэкспериментируйте, потренируйтесь. Уверен, это пригодится вам не только по службе, но и в личной жизни. Только, чур, не пытайтесь использовать в качестве поводка мою сегодняшнюю откровенность!
— Что вы, товарищ генерал! Разве можно?..
— Правильно, нельзя. Потому что небезопасно. Вот вам еще один совет: перед тем как набросить петлю на чью-то шею, убедитесь сперва, что жертва не порвет вас на куски вместе с вашим поводком. Вообще, воспринимайте эту беседу как лекцию. В конце концов, я как начальник обязан заботиться о вашем профессиональном росте, а не только отдавать приказы, распоряжаться и гонять вас за кофе.
— Благодарю вас, товарищ генерал. Ваш опыт…
— Мой опыт подсказывает мне, что я уже успел изрядно утомить вас своей болтовней. Отставить пререкаться со старшим по званию! Не хитрите, Николай, я вижу вас насквозь. Думаю, вам не надо объяснять, что моя лекция, помимо чисто познавательной, имеет и другие цели. И главная из них — чтобы вы поняли, насколько важна эта операция, как глубоко она уходит корнями в прошлое, какая сила нам противостоит и как много в исходе всего дела сегодня зависит от вас и ваших людей. Настал ключевой момент, пик противостояния, и пусть малочисленность противника не вводит вас в заблуждение — то, что задумали эти люди, им по плечу, они вполне способны пустить насмарку все наши труды. Поэтому повторяю: не светиться, не ослаблять бдительность, выжидать до последней секунды, подпускать вплотную и бить на поражение. И чтобы никакой пальбы! Незачем пугать соседей, они уважаемые, немолодые люди и не любят просыпаться под звуки перестрелки. Оружие малошумное, лучше всего — с оптикой… ну, не мне вас учить, это азы. И чтобы никто не ушел. Да, и последнее. Если вдруг что-то пойдет не так, не по-нашему… В общем, этот, в подвале, не должен выйти оттуда живым. Все, капитан, я вас не задерживаю. Еще раз проверьте посты, если надо — усильте. А за час до рассвета, скажем, — он посмотрел на часы, — ну, скажем, в пять тридцать весь личный состав до последнего человека должен быть на местах и в полной боевой готовности. Возможно, это лишнее, но объявите людям, что каждое смертельное попадание будет поощрено премией в размере двух месячных окладов.
