Сам Юрий оставил этот вид спорта на очень дальних подступах к тому уровню, который демонстрировали участники международных соревнований. Пару раз поучаствовал в республиканских турнирах, поприсутствовал на союзных, посмотрел, как фехтуют настоящие чемпионы, и понял, что ему это неинтересно: никакой романтики, одна только техника, скорость и холодный расчет. А в фехтование он пришел именно из романтических побуждений — грубо говоря, поиграть в мушкетеров.
Да, подумал он, выключая газ и снимая с плиты пузырящуюся кофейной пеной джезву, — да, романтика… Ничто не проходит бесследно, и все на свете имеет причину. Если бы он только мог предположить, куда в конце концов заведет его мальчишеская тяга к романтике, то, верно, записался бы в секцию бокса, чтобы спарринг-партнеры и соперники на ринге пудовыми кулаками выбили из головы блажь. Романтика… Сначала он привела его в спорт, потом увела оттуда, а потом, более не размениваясь на мелочи, взяла за шиворот, выдернула, как морковку из рыхлой земли, из учебной аудитории философского факультета МГУ и швырнула в смрадную топку первой чеченской кампании. И там он довольно быстро осознал, что никакой романтики не существует, что это не предмет и не явление природы, а просто состояние человеческой души — молодой, неопытной, еще не знающей, чего конкретно она хочет, и даже отдаленно не представляющей, какую цену придется за это заплатить.
Тени на асфальте становились все короче и прозрачнее, свирепое, почти как в Африке, солнце исподволь, крадучись, огибало старый дом на Кутузовском, чтобы заглянуть в окно кухни и посмотреть, чем занят майор спецназа ФСБ Якушев — а вдруг чем-нибудь полезным или хотя бы любопытным? Хорошо зная, чем чреваты эти утренние визиты, Юрий задернул плотные желтые шторы, чтобы хоть как-то отгородиться от грядущего беспощадного, душного зноя. Кроме того, сегодня предъявить дневному светилу было нечего: он просто расхаживал по кухне в мятых трусах, курил, пил кофе и философствовал в гордом одиночестве, немного напоминая себе хронического алкоголика, в таком же гордом одиночестве распивающего первую за день бутылку плодово-ягодного.
Он допивал вторую чашку кофе и дожевывал последний бутерброд, подумывая, не соорудить ли еще один, когда в прихожей пронзительно задребезжал дверной звонок. Чертыхнувшись, — кого это принесло ни свет ни заря? — Якушев встал из-за стола, босиком прошлепал по теплому, уже слегка нуждающемуся в циклевке паркету в прихожую и отпер дверь. Поворачивая ручку, он вспомнил, что щеголяет неглиже, но решил, что сойдет и так: незваный гость хуже татарина, и никто не обязан в такую чертову жарищу расхаживать по собственной квартире в парадном костюме и при галстуке только потому, что в дверь может неожиданно позвонить какой-нибудь праздношатающийся обалдуй.
Открыв дверь, он отступил на шаг и удивленно хмыкнул: праздношатающимся обалдуем оказался не кто иной, как его горячо любимый шеф, генерал Алексеев. Он стоял в душноватом, пахнущем цементом и соседской стряпней сумраке лестничной площадки, почти целиком загораживая дверной проем своими чудовищной, нечеловеческой ширины плечами, из-за которых почти буквально соответствовал определению «поперек себя шире». Светлый летний пиджак маскировал внушительную мускулатуру, которой позавидовал бы любой тяжелоатлет, придавая Ростиславу Гавриловичу обманчивый вид растолстевшего увальня; на переносице поблескивали темными стеклами своеобычные солнцезащитные очки, а обезображенная страшным, похожим на дохлую морскую звезду шрамом лысина пряталась под старомодной сетчатой шляпой с узкими полями. Словом, его превосходительство, как всегда, напоминал карикатуру на главу небольшого мафиозного клана — напоминал, следует добавить, ровно до тех пор, пока не начинал говорить или действовать. Тогда сходство с персонажем рисунков Бидструпа бесследно исчезало, и господин генерал делался похожим на атакующий танк.
— Ну? — нетерпеливо произнес его превосходительство и, не дожидаясь ответа, двинулся вперед.
Юрий попятился еще на два шага, не в силах отделаться от ощущения, что в прихожую его квартиры, лязгая гусеницами и коверкая траками паркет, вползает упомянутый истребительный механизм — та самая «тридцатьчетверка», которую накануне угнали пьяные десантники, или, скорее, немецкий «тигр».
— Милости прошу, — закрывая за генералом дверь, сказал он. — Случилось что-нибудь?
— Почему обязательно случилось? — своим знаменитым басом откликнулся Алексеев. — Просто проезжал мимо. Дай, думаю, заскочу на минутку!
«Ну-ну», — скептически подумал Якушев.
— Кофе? — сказал он вслух.
— Что я тебе — бразилец, чтобы в такую жару кофе хлестать? — отказался от предложенного напитка его превосходительство. — Если найдется что-нибудь холодненькое, со слезой…
— Водка? — с готовностью предположил Юрий.
— Иногда мне кажется, — задумчиво сообщил генерал, — что до армии ты учился не в МГУ, а в эстрадно-цирковом училище. Спасибо, водки не надо. Сойдет и минеральная вода. Только не торопись, можешь для начала одеться.
— Пардон, — сказал Юрий и скрылся в спальне.
Когда он вышел оттуда, одетый в шорты и вылинявший десантный тельник без рукавов, генерал уже расположился за столом на кухне, забравшись в любимый угол хозяина и для верности, чтобы не грянуться об пол, когда рассыплется не выдержавший его непомерного веса табурет, опершись лопатками о стену.
— Н-да, — неопределенно молвил он, окинув взглядом из-под темных очков легкомысленный наряд Якушева, который в связи со вчерашним праздником наверняка наводил на размышления. Впрочем, у Юрия было алиби: почти весь вчерашний день они с генералом провели вместе — там, в подземелье, в компании веселых парней, которые приехали в Москву, чтобы погибнуть во славу всемогущего аллаха.
Оставив без ответа прозвучавшее междометие, Юрий открыл холодильник и выставил на стол бутылку минералки — как и просил его превосходительство, запотевшую, со слезой. На всякий случай он снабдил начальство еще и стаканом, хотя точно знал, что при необходимости Ростислав Гаврилович, не моргнув глазом, напьется из лужи.
— Можешь курить, — разрешил генерал, неодобрительно покосившись на переполненную пепельницу, и с треском вскрыл бутылку.
Юрий высыпал окурки в мусорное ведро, вымыл пепельницу под краном, протер сухой тряпицей и поставил ее, чистенькую, сверкающую, на прежнее место посреди стола. После этого он уселся и, поскольку Алексеев уже дымил как паровоз, закурил сам.
— Лето нынче какое жаркое, — нарочито обывательским, кухонным тоном изрек он, глядя в противоположную стену. — В такую погоду только на пляже под зонтиком лежать и коктейли со льдом потягивать.
— Подавляющее большинство простых россиян довольствуется теплым пивом, — попивая минералку, между глотками уточнил Ростислав Гаврилович. — А также водкой той же температуры и, гм… — он красноречиво покосился на тельняшку Якушева, — купанием в фонтане.
— Тут вы неправы, — возразил Юрий, — фонтан — это не для всех, а только для элиты вооруженных сил. Да и то всего один день в году.
