Сарайкин в напяленном поверх форменного кителя тяжелом бронежилете неуклюже выбрался из служебной машины, на крыше которой все еще беззвучно посверкивал бледными при дневном свете красно-синими вспышками проблесковый маячок. В левой руке он держал мегафон, правая лежала на клапане сдвинутой на живот кобуры. На высокой тулье фуражки сверкал фальшивым золотом, дразня народ высунутыми языками, двуглавый орел, жидкие брови под лаковым козырьком были грозно сведены к переносице: подполковник привычно играл роль сурового блюстителя закона, явившегося, чтобы восстановить попранную справедливость и конституционный порядок.
Отмахнувшись мегафоном от набежавшего с блокнотом наперевес щелкопера, он вышел на авансцену. Ощущение было странное, как у маститого актера, вышедшего на публику и очень слабо при этом представляющего, какую роль и в какой, собственно, пьесе он должен сейчас играть. «Вымочу, высушу и выброшу», — злобно подумал он о навязанном областным руководством деловом партнере, этом холодноглазом двухметровом упыре, командире рейдеров. Подключенный при помощи витого шнура к внешнему громкоговорящему устройству патрульной машины мегафон оттягивал руку, как двухпудовая гиря; в него, по идее, нужно было что-то сказать, но что?..
Сарайкин поднес мегафон ко рту и сказал:
— Я начальник управления внутренних дел подполковник Сарайкин. Что происходит? Кто старший?
За воротами возникло неторопливое движение, и через приемлемый промежуток времени за редкими вертикальными прутьями решетки появилась до отвращения знакомая двухметровая фигура в черном комбинезоне и бронежилете, которые сидели на ней, как влитые, словно этот тип родился — да нет, скорее, был изготовлен фабричным способом — прямо в этом наряде. Сарайкин заметил, что кобура с пистолетом теперь висит у него не слева на животе, как у недобитого фашиста, а сзади, на правой ягодице, как издавна повелось у русских офицеров — штришок мелкий, но для тех, кто в курсе дела, весьма красноречивый.
— Что за сборище? — холодно поинтересовался сквозь прорезь маски командир рейдеров. — Уберите зевак, подполковник! Старший здесь, как и прежде, директор филиала. А я в данный момент отвечаю за соблюдение режима. На предприятии произошла утечка… — Льдисто-серые глаза на миг сосредоточились на корреспонденте «Мокшанской зари», который что-то быстро-быстро строчил в своем блокноте. — Утечка информации, — специально для него добавил рейдер и бросил быстрый, точный и не поддающийся двойному истолкованию, прямо как выстрел из снайперской винтовки, взгляд на подполковника Сарайкина. — Вопросы?
— Если позволите, — мгновенно встрял корреспондент. Сарайкин вспомнил, что его фамилия Харламов, и подумал, что фамилия — пустой звук, который ничего не говорит о человеке. Из всех Харламовых, которых он знал, чего-то стоил только один — тот, что играл в хоккей в полузабытые легендарные времена, когда наша сборная имела, как хотела, любых соперников — хоть шведов, хоть чехов, хоть канадцев, хоть сборную огребающих миллионные гонорары звезд НХЛ. — В городе ходят упорные слухи о рейдерском захвате «Точмаша». Вы не могли бы их прокомментировать?
— Я не обучен комментировать бред, — любезно сообщил рейдер, — и во избежание… э… неловких ситуаций настоятельно не рекомендую эти слухи муссировать. Вы ведь представитель прессы, верно? Будет намного лучше, если вы постараетесь настроить общественное мнение на позитивный лад…
— Ну, знаете ли! — осторожно вспылил Харламов и нервным жестом поправил сползающие очки. — Что вы себе позволяете? Мы все-таки не в Белоруссии живем!
— Верно, — согласился рейдер, — мы живем в союзном государстве. Хотя я, хоть вы меня убейте, не понимаю, почему, живя не в Белоруссии, а в России, нельзя сохранять позитивный настрой… Но в данном случае это не имеет значения: дезинформация — она и в Африке дезинформация. За безответственную болтовню газетчикам иногда приходится отвечать даже в Соединенных Штатах, которые, как вы, должно быть, знаете, являются всемирным оплотом демократии и свободы слова.
«Что за чушь? — подумал Сарайкин. — Что за цирк он тут устроил?»
— Впрочем, общение с прессой и представителями общественности — не моя специальность, — любезным до приторности тоном продолжал рейдер. — Полагаю, вы и сами это уже заметили… — Он улыбнулся сквозь прорезь маски Харламову, и щелкопер, вряд ли догадываясь, с каким хищником имеет дело, с готовностью хихикнул в ответ. — Думаю, на все ваши вопросы наилучшим образом ответит директор предприятия господин Горчаков — как выразился господин подполковник, старший на данном объекте.
На сцене появился Горчаков. Он шел медленно — на первый взгляд, неторопливо, как подобает респектабельному господину, директору серьезного предприятия, — но подполковник Сарайкин жил на свете не первый день и хорошо видел, что это вовсе не солидная неспешность облеченного властью чиновника, а болезненная медлительность пленника, который уже в полной мере осознал, что его поезд прибыл на конечную станцию. Следов побоев на его пухлой физиономии не наблюдалось, костюм — светлые брюки и белая рубашка с коротким рукавом — пребывал в полном порядке, и даже выражение лица целиком и полностью соответствовало требованиям момента: в меру кислое и озабоченное, он было таким, каким и должно быть выражение лица у начальника режимного объекта, на котором произошла утечка секретной информации. Не глядя по сторонам, Горчаков подошел к воротам и остановился.
— Прошу всех разойтись, — ровным, бесцветным голосом обратился он к жиденькой толпе зевак, которые при его появлении собрались в кучку и переместились ближе к воротам. — Завод временно, до особого распоряжения, прекращает работу. Компенсация сотрудникам за вынужденные прогулы будет выплачена в установленном порядке. Хочу добавить, что возникшая на заводе чрезвычайная ситуация носит чисто юридический характер и не представляет угрозы ни для жизни и здоровья людей, ни для экологии. Она разрешится в ближайшее время силами представителей заказчика, — он сделал вялый жест рукой в направлении командира рейдеров, — которые уполномочены и специально обучены справляться с такими ситуациями. Слухи о рейдерском захвате не соответствуют действительности, и я еще раз подчеркиваю, что все происходящее вызвано исключительно производственной необходимостью.
Сарайкин отдал мегафон сержанту и приблизился вплотную к воротам. На полпути ему вдруг вспомнился недавний инцидент с дочкой Горчакова, и он благоразумно засунул левую руку с предательски поблескивающими на запястье именными золотыми часами в карман форменных брюк.
— Вы уверены, что вам ничто не угрожает? — с настойчивым участием уточнил он. — Эти люди…
— Эти люди просто выполняют свои должностные обязанности, — сказал Горчаков. — Они помогают мне разобраться с довольной запутанной и неприятной проблемой, в подробности которой мне не хотелось бы вдаваться, поскольку они никого не касаются. Мне, как и сотрудникам, которые остаются на территории завода, ничто не угрожает, мы просто работаем. Вы, Анатолий Павлович, можете пройти на территорию и лично в этом убедиться, после чего, надеюсь, снимете оцепление — оно никому не нужно.
— Верю вам на слово, — с самым серьезным видом кивнул Сарайкин, — но приглашение, пожалуй, приму.
