Ясно было также, что сменить позицию, подыскав более надежное укрытие, ему не успеть. И верно: только что скрывшийся из вида рейдер снова появился на ступеньках и дал еще одну короткую очередь. Пули защелкали по бетону, брызжа цементной крошкой, импровизированный бруствер, за которым укрывался Якушев, вздрогнул целых три раза, и Юрий пришел к выводу, что родился в рубашке. Окажись в руках у стрелявшего не предназначенный для ближнего боя в городских условиях скорострельный, но маломощный пистолет-пулемет, а обычный «Калашников», пули прошили бы труп насквозь вместе с бронежилетом, и сейчас ему, Юрию, уже не о чем было бы волноваться.
Не встретив сопротивления, рейдер начал осторожно, на полусогнутых, спускаться по трапу. Дав ему подойти поближе, Юрий, по-прежнему лежа на боку, сделал короткое движение рукой от бедра. Бросок оказался точным: рейдер выронил автомат, который загромыхал вниз по железным ступенькам, схватился обеими руками за торчащую из горла черную, облитую шероховатой упругой резиной рукоять, сломался в коленях и, в свой черед исполнив короткое барабанное соло на гулких ступеньках, присоединился к лежащему у подножия лестницы коллеге.
Не теряя времени, Якушев вскочил, подобрал все оружие, до какого только смог дотянуться, и, держа на мушке маячащий наверху темный дверной проем, стал быстро, но осторожно подниматься по трапу: эта вынужденно занятая позиция была хороша для последнего боя, но не для победы, и ее следовало как можно скорее сменить.
Снаружи, на улице, продолжали довольно густо постреливать. По дороге в котельную Юрий успел краем глаза заметить, что ворота транспортной проходной атакуют самые обыкновенные менты из патрульно-постовой службы, одетые по полной боевой выкладке, в стальных касках и тяжелых бронежилетах. Воевали всерьез, без дураков: на глазах у Якушева какой-то местный олух, неосторожно высунувшийся на открытое место, был убит наповал. Один, как вывешенный для просушки матрас, болтался на воротах, еще один загорал кверху пузом около расстрелянной патрульной машины за воротами. Напрашивающийся вывод из увиденного, во-первых, удивлял, а во-вторых, был крайне неутешителен: похоже, в начальнике местной полиции Сарайкине вдруг проснулись совесть и чувство долга, и это не могло не удивлять. Но непривычный к таким моральным нагрузкам организм не выдержал стресса, и, как только включилась совесть, рассудок автоматически выключился, чтобы не перегорели пробки. Потому что, пребывая в здравом уме и твердой памяти, даже Сарайкин вряд ли отважился бы на этот бездарный, заведомо обреченный на неудачу штурм.
На выходе из котельной его едва не подстрелили: автоматная очередь разворотила дверной косяк, украсив стену созвездием неровных выщерблин и заставив Юрия стремглав нырнуть обратно в укрытие. Стреляли со стороны ворот; «Заставь дураков богу молиться», — недовольно проворчал Якушев, периодически забывавший, что со стороны его невозможно отличить от одетых в такие же комбинезоны, маски и легкие бронежилеты рейдеров.
Новая очередь высадила большое, с частым переплетом окно, щедро усеяв пол россыпью осколков. Потом послышался сухой щелчок «драгуновки», и огонь по котельной прекратился. Снайпер — это было скверно. Присев на корточки у края дверного проема, Юрий стал поверх автоматного ствола внимательно осматривать окна и крыши. Снайпер обнаружился на плоской кровле инструментальных мастерских: глядя в прицел, выбирал новую мишень из копошащегося в районе ворот стада посланных на убой баранов. Якушев перебросил флажок предохранителя в положение для одиночной стрельбы, тщательно прицелился, задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Автомат коротко бахнул, привычно толкнувшись прикладом в плечо; снайпер, который полминуты назад существенно облегчил Юрию жизнь, уронил винтовку и красиво, как в кино, кувыркнулся через парапет. «Ну и каша!» — покидая укрытие, подумал Якушев. «Каша, каша, — немедленно откликнулся откуда-то из глубин его сознания знакомый ехидный голосок. — Не напомнишь, кто ее заварил?»
Юрий ненавидел этот насмешливый голос — в основном, потому, что тот всегда был прав. Не ошибся он и на этот раз: в течение тридцати шести часов, проведенных в городе Мокшанске, майор Якушев вкалывал как проклятый, как раз для того, чтобы сейчас на заводе «Точмаш» наблюдалось что-нибудь именно в этом роде. Правда, на такой масштабный эффект он не рассчитывал; в деле явно появился какой-то дополнительный, неучтенный фактор — возможно, совесть подполковника Сарайкина, а может быть, что-то другое, более реальное и прозаическое.
* * *
Накануне вечером, заселившись в одноместный люкс единственной в городе гостиницы «Полет» (которая, на взгляд Юрия, с таким же успехом могла зваться «Океаном» или даже «Юпитером») и убедившись, что проводивший его сюда из коттеджного поселка «бобик» явно намерен проторчать под окном номера до самого утра, Якушев поужинал в гостиничном ресторане и провел остаток вечера перед телевизором. Готовили в здешнем кабаке отвратительно, и, если бы не луженый желудок Юрия и его истинно солдатское умение пить из лужи и питаться чем бог послал, оставаясь при этом боеспособным и даже довольным жизнью, он рисковал бы остаться голодным. Телевизор, как ни странно, работал; Якушев вооружился пультом, попутно обратив в паническое бегство притаившегося под ним рыжего таракана, и, с минуту поиграв кнопками, отыскал местный канал — правда, не городской, существование которого, с учетом размеров населенного пункта, с самого начала представлялось сомнительным, а областной.
Ему повезло: передавали выпуск новостей. Покуривая, Якушев терпеливо просмотрел репортажи об очередном заседании областной Думы, очередной же схватке местных жителей с предприимчивыми дельцами, вознамерившимися устроить на месте замусоренного скверика с песочницей и ржавыми качелями платную автостоянку, и о беспределе коммунальщиков, каковой (беспредел) выразился в прорыве (естественно, тоже очередном) магистральной трубы городского водопровода. Вдоволь насмотревшись на бьющий из мостовой фонтан высотой в пять этажей, Юрий вздохнул с облегчением: начался блок криминальных новостей. Но о рейдерском захвате мокшанского филиала НПО «Точмаш» в выпуске так и не прозвучало ни словечка. Это выглядело довольно странно. В автономии, по количеству населения наверняка заметно уступающей любому из административных округов Москвы, подобные вещи незамеченными не остаются. И не важно, рейдерский это захват или ЧП внутризаводского значения; все равно, где автоматы и маски-«балаклавы», там и журналисты.
Ведь люди, и журналисты в их числе, всюду одинаковы. И, как ни старайся держать этих писак в узде, в каждой редакции, даже если она расположена далеко за Северным полярным кругом, обязательно имеется мечтатель, свято верящий, что однажды, поймав за хвост настоящую сенсацию, он будет замечен и приглашен на работу в Москву — ну или, как минимум, станет собственным корреспондентом какого-нибудь крупного столичного издания или канала. А в каждом отделении полиции, в свою очередь, сидит некто, кто за умеренную мзду сливает этому мечтателю оперативную информацию. И каждый редактор, на стол которого лег материал с фотографиями вооруженных людей в масках и невнятными, не особенно убедительными объяснениями директора захваченного завода, постарается пустить этот материал в печать или в эфир раньше, чем ему заткнут рот звонком сверху. Не потому постарается, что такой уж большой радетель за свободу слова и право населения оперативно и в полном объеме получать информацию о том, что творится прямо у него под носом, а из простой боязни, что его опередят коллеги-конкуренты.
