«Ну и что? — подумал он. — Потерял, наверное. Браслет порвался, и тю-тю. Да оно и немудрено: нынче целая куча народа лишилась голов, не говоря уже о часах и мобильных телефонах. То-то расстроится, когда обнаружит, что часики пропали!»
Он так и не успел понять, почему, собственно, его так беспокоит судьба подполковничьего хронометра, потому что из-за угла, уже едва различимого из-за большого расстояния и поднятой колесами пыли, опасно накренившись на повороте, вылетел черный бронированный «мерседес». За первым внедорожником последовал второй, за вторым третий; это было все, но и этого было чересчур много, и Юрий от души понадеялся, что в салонах этих машин имеются свободные места. Должны были иметься — он, по крайней мере, приложил к этому максимум усилий, да и олухи в солдатских касках, надо думать, хотя бы пару раз попали не куда бог пошлет, а туда, куда целились.
Впрочем, никакого практического значения количество уцелевших рейдеров в данный момент не имело. Их все равно было намного больше, они были лучше вооружены и сидели в бронированных немецких внедорожниках. Для пистолетных пуль эти машины были так же неуязвимы, как если бы Юрий вздумал обстреливать их шариками жеваной бумаги или пластилина; к тому же, в смысле скорости «Уралу» с ними было не тягаться.
По всему выходило, что дело дрянь. Надеяться оставалось только на Бога да подполковника Сарайкина; в существовании первого Юрий осторожно сомневался, а второй, хоть и был вполне реален, отчего-то не вызывал у майора Якушева особенного доверия.
* * *
Да нет, конечно, это была не погоня. Просто у кого-то хватило, наконец, ума сообразить, что дело пахнет керосином, и дать команду на прорыв. На первой же кольцевой развязке, если не на первом перекрестке пыльных, ведущих в никуда проселочных дорог, черные «мерины» разъедутся в разные стороны. Через некоторое время их найдут где-нибудь неподалеку — вблизи железнодорожных станций, автовокзалов и речных дебаркадеров, — а людей, которые в них едут, скорее всего, вообще никогда не найдут.
Но прежде, чем это случится, три черных, как глыбы полированного мрака, немецких внедорожника настигнут тихоходный грузовик. Одна из выпущенных оттуда очередей попадет в цель, Сарайкин уткнется своей простреленной ментовской башкой в баранку, потерявший управление «Урал» съедет с дороги и нырнет в кювет, и рейдеры вряд ли откажут себе в маленьком удовольствии напоследок отвести душу и расплатиться по счетам.
Тянувшиеся по сторонам дороги склады, лабазы и редкие, почерневшие от старости частные домишки кончились, справа и слева жидко зазеленели высаженные ровными рядами в голый желтовато-белый песок молодые сосенки. «Мерседесы» неумолимо приближались, и Юрий, глядя на них сквозь клубящуюся за грузовиком густую пыль, выщелкнул из рукоятки пистолета и проверил обойму. Это опять была последняя, и осталось в ней всего-навсего четыре патрона. Плюс еще один в стволе, но все равно это были сущие слезы по сравнению с огневой мощью и броневой защитой преследователей. Загнав обойму на место, Якушев прицелился в колесо переднего «мерина» и опустил пистолет: нет, рано, пусть подойдут ближе.
И в это мгновение Сарайкин, словно прочтя его мысли, резко вывернул руль. Тяжелый «Урал» повышенной проходимости, пользующийся большой популярностью как в армии, так и в нефтяной отрасли, сошел с дороги, перевалил через кювет, потеряв при этом один из лежавших в кузове контейнеров и две пустых железных бочки, и пошел напролом, с хрустом, треском и шорохом валя и подминая под себя медно-рыжие саженцы толщиной в руку, которым уже не суждено было стать знаменитыми на всю страну мачтовыми соснами. За ним оставалась заваленная буреломом, затянутая клубящейся пылью узкая просека, и Юрий недобро усмехнулся, когда один из «мерседесов» явно сгоряча свернул в нее, чтобы попытать счастья на пересеченной местности.
Это был не паркетник, а настоящий внедорожник, недурно приспособленный для такой езды. Для такой, да не для такой; клиренс у него, как ни крути, был намного меньше, чем у «Урала», и это обстоятельство в полный голос заявило о себе, когда «мерин» мертво засел, надевшись колесной аркой на высокий, едва не по пояс, острый пень, оставшийся на месте поваленной грузовиком молодой сосны.
— Топор и домкрат, лопата и мат — лезьте на дерево, кому дом маловат, — слегка перефразировав Стейнбека, прокомментировал это событие Юрий Якушев. — Можно оправиться и перекурить, — добавил он в прозе, обращаясь к испуганно глядящим на него женщинам.
И, подавая пример, уселся на железный пол кузова у заднего борта и достал сигареты.
Ему было безразлично, как поступил экипаж потерпевшего аварию «мерседеса», пересели они в другие машины или пустились врассыпную на своих двоих. Это были рядовые потерпевшей поражение армии, и даже при самом удачном стечении обстоятельств выбор у них был невелик: либо залечь на дно и глухо завязать, либо так или иначе продолжить и со временем получить свое — может быть, срок, а может, и пулю.
«Урал» продолжал наносить ущерб природным ресурсам автономии и Российской Федерации в целом, упрямо и беспощадно прокладывая путь через лесопосадку. Колючие ветки с громким шорохом скребли по железу, стволы ломались с треском, похожим на выстрелы, под колесами хрустели ветки, двигатель злобно ревел и завывал, с натугой вытаскивая тяжелую машину из глубоких колдобин в рыхлом песчаном грунте. В кузове громыхало и лязгало наваленное как попало железо, разговаривать было невозможно, и Юрий просто курил, время от времени рассеянно улыбаясь жене и дочери Горчакова. Ему подумалось, что женщин следовало бы пересадить в кабину, пока их не придавило каким-нибудь контейнером, но Сарайкин, черт его дери, был прав и тут: пересадка означала бы остановку, а остановка — задержку. И задержку, возможно, длительную: пока машина движется, все еще куда ни шло, но если, трогаясь с места после остановки, она забуксует в песке — все, пиши пропало. А забуксовать она может вполне, потому что перед ней сплошная стена деревьев, а за рулем не профессионал, а обыкновенный мент, умеющий, конечно, отличать газ от тормоза, но вряд ли обладающий хоть каким-то опытом управления большегрузной техникой.
Съезжая с дороги в посадку, Сарайкин повернул не налево, к городу, а направо, в сторону новостроек и аэродрома сельхозавиации. Возможно, он выбрал это направление по просьбе Юрия; вполне вероятно, это было сделано машинально, просто потому, что правая обочина всегда ближе левой, и свернуть туда проще. А может быть, в нем просто заговорила ментовская натура, подсказавшая, что перестрелка в центре города — это ЧП, которое уже не прикроешь никакой липовой отчетностью. Как бы то ни было, избранное им направление Юрия устраивало целиком и полностью — хоть ты встань во весь рост в пляшущем, как палуба попавшего в сильный шторм утлого рыбацкого баркаса, кузове, засунь большой палец левой руки за пройму тельняшки, простри правую вперед и вверх и картаво провозгласи: «П'явильной доёгой идете, това'ищи!» И вылети вверх тормашками на эту самую дорогу после очередного толчка…
Треск ломающихся, как спички, под напором стального клыкастого бампера стволов неожиданно прекратился. Колючая лапа напоследок мазнула Юрия по голому плечу, «Урал» свирепо взревел, штурмуя кювет, и с трудом, опасно кренясь на правый борт, наискосок вскарабкался по крутой насыпи на шоссе. Юрий выбросил за борт короткий окурок и, привстав на одно колено, посмотрел назад.
