Каминными щипцами Агассис подобрал ухо и поместил его вместе с письмом и коробкой в недра франклиновой печки
[100]. Даже в это время года ночь может выдаться прохладной, и небольшой огонь не вызовет ни у кого удивления.
Следующее письмо было от матери Агассиса.
Милый сын!
Вы знаете, что в недавнее время Цецилия хворала от многих тягот, не последняя из которых – ваше неизбежное отсутствие. Когда большую часть дня она стала проводить в постели, мы ожидали худшего. Теперь доктор Лойкхардт поставил диагноз, и с болью сообщаю вам, что это туберкулез.
Цецилия с детьми уезжают во Фрибур, так как доктор Лойкхардт считает, что перемена климата пойдет ей на пользу, а еще она очень тоскует по дому.
Цецилия и дети шлют вам сердечный привет. Жена просит вас не тревожиться, ведь это ей не поможет, а только послужит помехой в ваших трудах.
С глубочайшей любовью,
Мама
Письмо выскользнуло из безвольной руки Агассиса. Мысли и воспоминания, бессвязные упреки и оправдания закружились в его мятущемся мозгу, точно Apii melliferae
[101] над клеверным полем.
Смятенные думы обуревали его, казалось, целую вечность, но тут дверь кабинета снова распахнулась.
Подобно северному ветру, влетел грозный капитан Дэн'л Стормфилд и принес с собой запах морской соли.
Поначалу Агассис едва мог сосредоточиться на словах моряка. Но наконец он поймал себя на том, что его снова заворожила, разогнав уныние, оживленная болтовня Стормфилд а.
– Как поживаете, перфессер? Можете называть меня бесхребетной медузой, но я так и не принес вам чудесную меч-рыбу, как обещал. Дело было так. Моя жена прознала про бедную тварь и прибрала ее к рукам. Понимаете, она уже год на меня наседала, чтобы я купил ей новомодную швейную машину Гоуэ, а я сопротивлялся, ведь она ох как дорого стоит. И стоило моей старушке прознать, что умеет меч-рыба, как она просто забрала ее, ну и что тут поделаешь? Поставила для тварьки в гостиной чан с водой и заставляет работать день и ночь, шить ей и ее товаркам платья по последней моде развеселого Парижа
[102]. Несчастная рыбка едва-едва справляется с их заказами и, боюсь, скоро издохнет. Я постараюсь вам ее тогда принести, ведь дохлая рыба все ж лучше, чем ничего, я так скумекал. Но пока принес вам кое-что новенькое.
Запустив руку под засаленный свитер, Стормфилд извлек трупик птицы.
– Это обычный дрозд (Turdus migratorius). Зачем он мне?
Удовлетворенно пожевав черенок трубки, Стормфилд посоветовал:
– А вы присмотритесь поближе, старина.
Агассис взял птицу. Перья у нее были на ощупь странные: скрипучие и чешуйчатые. Между пальцами имелись перепонки, а за ушными отверстиями топорщилось что-то вроде жабр.
– Угу, это самый что ни на есть морской дрозд! Я словил его сетью прямо посреди Марблхедской бухты. Не могу сказать, почему в ее водах всегда появляются странные твари. Будто выпрыгивают из ниоткуда… Агассис нашел несколько монет.
– Так и быть, куплю вашего «морского дрозда» для препарирования. Но если обнаружу, что это снова подделка, вас ждет суровый выговор.
– Да будет вам. Что эта птица настоящая рыба или как раз наоборот, так же верно, как то, что у Санта-Анны
[103] деревянная нога.
Попробовав монеты на зуб, Стормфилд собрался было уходить, но вдруг остановился, явно встревоженный чем-то, что увидел в окно кабинета.
– Перфессер, сдается, горит иностранная шаланда, которую вы пришвартовали к вашей пристани.
– Что?!
Агассис подошел к окну. И верно, клубы синеватого дыма вырывались из каюты «Зи-Коэ», куда Цезарь и Дотти удалились, чтобы передохнуть и «немного подумать».
У выбежавшего из кабинета Агассиса, за которым по пятам следовал Стормфилд, хватило присутствия духа сорвать с крючка у задней двери парусиновое пожарное ведро.
Оказавшись на небольшой пристани, он зачерпнул морской воды и взбежал по широким сходням на шхуну бура.
– Держитесь, бравые матросы, помощь идет! – загремел Стормфилд. Протопав мимо Агассиса, рыбак плечом вышиб дверь, и натуралист, не глядя, плеснул водой в задымленную каюту.
Из которой вырвался вопль:
– Майн Готт, это што еще за ошкорбление?
Когда источник едкого дыма был устранен, а дверь распахнута, воздух в каюте очистился. Пару минут спустя Агассису открылась пасторальная картина.
Якоб Цезарь сидел в кресле-качалке, верная Дотти, как животное, свернулась калачиком у его ног. Оба держали трубки с длинным черенком, теперь погасшие.
– Неужели человек не может прошто покурить со сфоей женой, не навлекая на себя второго Потопа?
– Мы думали, пожар… – Голос Агассиса пресекся.
– Не говорите ерунды. Мы только смаковали трубку-другую даки, чтобы успокоить нервы и взбодрить мозги.
– Таки?
– Наин, даки. Помните, в ту первую ночь я говорил, что Т'гузери использует особое растение, чтобы активировать дер фетиш? Ну так вот, это растение – дака, которая растет в майне стране. Т'гузери нужно дфа месяца вымачивать фетиш в настойке на даке, и лишь тогда он сможет про-ишнести над ним заклинания. Вот откуда я знаю, что он еще не пустил его в ход. Абер время у нас уже почти вышло. По моим подсчетам, осталась всего неделя или около того.
– Но что именно представляет собой дака? У вас есть образец?
– Конечно, у меня еще полно осталось. Вот.
Агассис изучил предложенное ему растение и быстро его узнал.
– Да это же просто деканская конопля, cannabis sativa. Что в ней такого особенного?
– Э-э, дака в каждой стране сфоя, зависит от почвы, дождей, солнца и так далее. Например, по пути сюда я остановился на Ямайке и нашел, что их канабис, который они называют ганжа, просто уникален. Но оживить дер фетиш можно только при помощи южноафриканской даки.
