– Тут, наверное, какая-то ошибка, любезнейший! Я – Луи Агассис, известный ученый и швейцарский гражданин…
На что арестовавший его полицейский, к которому, как слышал Агассис, обращались «сержант Руфус», сказал:
– Я уже один раз поблагодарил вас, что вы не стали скрывать, кто вы, и так славно сдались. Чего еще вы хотите? Медаль?
– Но вы, кажется, не понимаете…
– Погодите, дружище. Это вы не понимаете. У меня есть ордер на ваш арест, подписанный самим губернатором, а его слово в этом штате – закон. Сейчас вы не у своих драгоценных Вилли-Телей, поэтому давайте полезайте в «перевозку».
– Но дипломатическая неприкосновенность… Сержант Руфус повернулся к одному из своих подчиненных:
– Грисволд, передай мне колодки…
Дабы избавиться от дальнейших надругательств, Агассис забрался в повозку, а за ним последовал сержант Руфус с небольшим фонарем в руке. Потом дверцы с грохотом захлопнулись, скрыв от Агассиса внешний мир.
Когда они отъезжали от особняка Лоуэлла, Агассис слышал словно издалека пронзительные звуки безумной вечеринки, приближавшейся, судя по всему, к своему апогею, о котором можно было только догадываться. Он начал сердиться, что ни один его соотечественник не пришел ему на помощь. Верно, арест произошел на самом краю разбушевавшейся толпы и, вполне возможно, прошел незамеченным, учитывая, что всеобщее внимание привлекали другие картины. И все же их вероломство саднило.
Повозка катилась и катилась. Агассис спросил у сержанта Руфуса:
– Почему вы не исполнили свой долг защитника общественной морали и не арестовали всех на этом беспутном званом вечере? Они ведь виновны в нарушении спокойствия, не говоря уже о нескольких актах вульгарнейше-го разврата.
Сержант Руфус почесал в затылке.
– Должен сознаться, такой гулянки я еще не видел, а меня не раз вызывали заминать скандалы на Тонтэн-Кресцент. Да, кстати, а почему там повсюду ползали крабы? Вы что, скачки устраивали?
– Эти крабы служили иллюстрацией к моей лекции. Сержант Руфус как будто не расслышал, так озадачен он был воспоминаниями о буйстве.
– Да, животных я на вечеринках и раньше видал. Был один осел и актриска… Но это к делу не относится. Ну а что такого забавного можно придумать с крабами…
– Забудьте вы крабов! Почему вы не арестовали Лоуэлла и Лоуренса?
Сержант Руфус воззрился на Агассиса так, точно тот лишился рассудка.
– Арестовать двух самых богатых людей штата только за то, что они немного спустили пар у себя дома? Я что, по-вашему, сумасшедший? С тем же успехом я мог бы положить голову на рельсы перед нью-йоркским экспрессом! Нет, я с Семьями не связываюсь и вам тоже не советую.
Дав такой мудрый совет, сержант Руфус уселся поудобнее и молчал до конца пути.
Когда повозка остановилась и Агассис вышел на улицу, до него наконец дошла вся чудовищность его положения.
Впереди маячила в темноте гранитная громада Чарльстонской тюрьмы.
От центрального восьмиугольника отходили прямоугольные крылья, чьи забранные решетками окна напоминали безучастные глаза гигантского плавучего шлема в «Замке Отранто»
[139]. Шестифутовая кованая решетка окружала спроектированные Буллфинчем строения. (Какая нелепость: из особняка Лоуэлла перенестись вдруг в прямо противоположное ему творение того же мастера!) Кругом, насколько хватал глаз, расстилались возделанные узниками поля.
Несмотря на теплый июньский вечер, Агассиса прошибла дрожь, и он подумал, что если войдет сюда, то уже никогда больше отсюда не выйдет. Он даже не был уверен, знает ли кто-нибудь, где он. Не важно, какая безумная бюрократическая путаница привела к его аресту, пройдут десятилетия, пока она разрешится, а тем временем он зачахнет, превратившись в состарившегося до срока калеку. Господи милосердный, ему ведь всего сорок лет! Он слишком молод, чтобы быть погребенным в каземате, ему столько еще предстоит совершить, столько почестей пожать…
Агассис бросился бежать. Поваленный наземь подножкой сержанта Руфуса, он в конечном итоге только наглотался пыли.
– Полноте, профессор, какой прок…
За воротами Агассиса передали тюремному надзирателю, имевшему поразительное сходство с более крупным представителем человекообразных, скажем, с Gorilla gorilla. Этот вооруженный дубинкой Джек Кетч
[140] повел Агассиса через лабиринт освещенных факелами коридоров, пока они наконец не достигли стигийской камеры. Открыв дверь, надзиратель втолкнул Агассиса внутрь и с лязгом повернул в замке ключ.
В сочащемся из глазка тусклом свете Агассис увидел лежащую на топчане фигуру. Тело внезапно пошевелилось и представилось:
– Джосая Догберри, сэр. С кем имею честь?
Когда Агассис, не в силах стряхнуть оцепенение, не ответил, Догберри продолжал:
– Нужно чуток пообвыкнуться, а? Что ж, увидимся утром.
После чего снова заснул под вышеупомянутый носоглоточный аккомпанемент.
Теперь, бессчетные часы спустя, Агассис все еще не мог оправиться. Сырые и склизкие каменные стены камеры, казалось, давили на него. Он попытался побудить себя к действию. Как назывался дешевый романчик, который он читал на корабле по пути в Америку? Ах да, «Граф Монтекристо»… И как же его главный герой сумел бежать? Кажется, прорыл ложкой подкоп. Агассис произвел досмотр содержимого своих карманов: карандаш (с семейной фабрики Торо), поспешно смятые в спешке заметки к лекции, несколько монет, карманные часы и пахнущий патокой носовой платок.
Его план очевиден: он нацарапает прощальную записку, подкупит тюремщика, чтобы тот передал ее на волю, дождется, когда часы пробьют полночь, и удавится носовым платком.
Внезапно в камере воцарилась тишина. Догберри перестал храпеть. Агассис приготовился отразить нападение закоренелого преступника, в чью камеру его бросили.
Догберри потянулся и зевнул, потом сел, подставив лицо свету. Это лицо было определенно юношеским и мягким, совсем не таким, какое нарисовало Агассису воображение.
– Эх, недурная была ночка. Нет ничего лучше сна, чтобы примирить тебя с миром! А как вы покемарили, старина?
Несколько успокоенный цивилизованным поведением Догберри Агассис ответил:
– Боюсь, не слишком хорошо. Кстати, меня зовут Агассис. Луи.
– Вот и славно. Скоро придут с утренней овсянкой. Если повезет, долгоносиков в ней будет не слишком много.
Опасаясь, что, возможно, нарушает правила хорошего тюремного тона, Агассис все же не удержался от вопроса:
