Г-Гном подкатил и развернул компзеркало, и как раз вовремя.
Начался экзорост, видимая часть процесса.
На единственном шипе, имплантированном в середину Сглазова лба, появились два отростка – красивые одинаковые веточки.
От моего шипа пошел грубый коралловый волчок. Когда достиг длины восемь сантиметров, стал ветвиться, разрастаться в роскошный ажурный зонтик.
Мы со Сглазом любовались в зеркале на себя и друг на друга, а Г-Гном снисходительно улыбался.
К тому моменту, когда закончился рост, мы успели привыкнуть к тяжести своих новых аксессуаров. Вес Сглаза практически удвоился. Мой куст доставал до носа, точно вуаль.
– Ну и как я смотрюсь? – спросил Сглаз. Его рог приобрел малиновую окраску, я по метамедийным передачам знала, что это означает волнение.
– Очень фаллично и метагенично! А я?
– Богиня коралловых мозгов!
Г-Гном хлопнул в ладоши – ему не терпелось нас выпроводить.
– Рад, что вам понравилось. Только учтите, что снятие шипов – процесс более бабко– и времяемкий.
– Чтобы я со своей клеточкой расстаться захотела? Никогда!
На выходе у Сглаза возникла небольшая проблема – его вешалка запуталась в дверных лентах. Но в остальном все было суперништяк.
Пока мы не добрались до дому.
Мы со Сглазом сначала поехали ко мне.
Никогда не забуду, как в тот день выглядели мои папики. Не только Сглаза перепугались, но и меня, свою родную дочь.
Мои отцы – биологические братья, во время последней Короткой войны они служили в составе одного штурмового подразделения МВФ. Вместе оказались под неприятельским огнем, и в их окоп попал снаряд.
Он содержал какой-то мерзкий парафермент, до сих пор, кстати, никем не расшифрованный. Мои отцы лежали бок о бок, и их сплавило друг с другом; мало того, была тьма сопутствующих повреждений и изменений, вплоть до митохондриевого уровня.
Военные костоправы их подремонтировали, как могли. Но с тех пор мои отцы, Альвин и Кальвин, вынуждены пользоваться двумя шлейфами симбиотической связи, потому что без обмена цитокинами им не выжить.
Комиссовавшись, они примкнули к воздерженцам и мгновенно сделались популярными ораторами.
И тут являюсь я – как тератома!
У моих отцов идет неконтролируемый рост костной ткани, и лепилы регулярно удаляют все лишнее. Однажды они заметили отросток, по составу особенно близкий человеческой базовой линии. И папикам взбрело в головы вырастить из него дочку.
Стоило это немало – и в бабках, и в принципах биоконсерватизма. Но Альвину и Кальвину наедине друг с другом было скучно, и, я полагаю, они не слишком долго колебались, прежде чем пошли на компромисс со своими догматами.
Понятное дело, я рада, что они решились обзавестись чадом.
И вот мои отцы-сиамцы стоят и таращатся, и связующие их ткани и провода чуть не рвутся от напряжения, и две глотки исторгают адский рев, и наши со Сглазом рога зеленеют от раскаяния и багровеют от возмущения – разве можно невинных младенцев осыпать отборной казарменной бранью?
Чтобы не затягивать эту историю, скажу, что нам пришлось избавиться от шипов (но перед этим вся наша когорта увидела их), и за удаление заплатили папики Жимолости, и ей запретили на месяц выделять эстроген, и Сглаза, моего дорогого Сглаза, его родители увезли обратно на Асгард.
Но я не ропщу. Сглаз прав: год – не такой уж большой срок.
Мы скоро получим гражданские права.
Да к тому же предки многое поняли, увидев меня в личине рогоносицы. И через месяц уже не противились, когда я намекнула, что хочу получить груди.
Вот так-то! Мои сиськи будут покозырней, чем у этой задаваки!
По больной реке
Глава 1. Мышечная усталость
Нородом Дос-Сантос летел на северо-запад параллельно интерфейсу берега Седьмой реки – берега, покрытого лесом и ухоженной саванной, где мирно бродили стада помесей с нулевым Ай-Кью. Летел – и горевал.
Обычно глядевшему сверху Седьмая река казалась толстой двухцветной ползущей змеей; управляемые встречные течения создавали иллюзию слабой пульсации. Заключенная в почти стопроцентно базовое геоморфологическое русло, на две трети грязно-ртутная и на одну треть матово-черная, она еще напоминала гелиевую зубную пасту, выдавленную из допотопного тюбика.
Но сегодня Седьмой реке недоставало обычного глянца, она казалась безжизненной и бездуховной – жертва необъяснимых перемен, для изучения которых и прибыл сюда Дос-Сантос.
«Снова ты персонифицируешь реку, – мягко попенял себе Дос-Сантос. – Что бы сказал на это мастер Трекслер? Он ведь сердится, когда его ученики позволяют себе неточные формулировки».
Трекслер умер, но остались все те свойства его личности, которые смогла сэмулировать матрица восьмого уровня Тьюринга, и огорчать его не следует.
Препоручив свой багалет, выращенный фирмой «Синерген», кибу-автопилоту (простому КТ-4), Дос-Сантос решил: сейчас не до сантиментов. Надо работать. Погрузив в микросон высшие центры головного мозга, он освободившимся паранейронам поставил задачу провести детальную вероятностную симуляцию аварии. Когда уже строилась третья компьютерная модель аварии, произошла авария настоящая.
Сорвало двигательные миофибриллы с левого крыла. Грозный звук – с таким мясницкий нож врубается в тушу овцеволка – мгновенно разбудил хозяина реки.
Ощущение невесомости подсказало Дос-Сантосу: его багалет падает.
Внезапная угроза жизни вызвала экстренное включение критического режима, оно каскадами прошло по ней-ропримочкам, изготовленным фирмой «Сфинкско».
Дос-Сантос прекрасно понимал, что не стоит отбирать управление у киба в аварийной ситуации – хотя руки инстинктивно рванулись к ганглиям багалета. Но кое-что предпринять он все-таки мог. Например, быстро натянуть подвешенные к запястьям перчатки миллипорового спас-скафандра, полностью отключить дигифейс «КамНейро».
Как только перчатки герметично пристыковались, заговорил киб, и теперь уже поздно вмешиваться в его работу, даже если бы Дос-Сантос знал, что делать.
– Прошу извинить, полноправ Дос-Сантос, но ситуация требует незамедлительно иммобилизировать вас.
Узелковые утолщения на поручнях ёрзаномичного кресла полопались, словно споровые коробочки. Выстрелили хранившиеся там под давлением соматропические лианы, опутали его, сплетясь в липкую биоластичную сеть.
За стеклом кабины слева Дос-Сантос видел полоску джунглей – они росли, поднимались стеной. Дос-Сантос едва успел пробормотать начало молитвы к богине его камбоджийско-испанских предков: «Святая Мария Каннон, святейшая из Дакини», как под кожу впрыснулась доза дремотина.
Помаленьку птицы снова распелись, но громкий треск сломанной ветви опять заставил их умолкнуть. Прошло немного времени, и вновь зазвучали разнообразнейшие голоса. Одна квазипичуга снова и снова хрипела: «Покупайте у нас! Покупайте у нас! Покупайте у нас!..» Сбежавшая из города пташка-зазывашка.
