После этих испытаний нового оружия Великая война - или, как большинство предпочитало в шутку звать ее потом, «Великий пшик», - продолжалась всего несколько месяцев. Футуристическое оружие применялось на всех фронтах во всевозрастающих количествах, испепеляя любые силы, которые осмеливались противостоять Франции. Еще до конца года был подписан Версальский договор, и войска Тройственного союза заняли Германию; несмотря на протесты Англии и России, французские силы в зоне оккупации доминировали. (Четыре года назад в разгромленной стране наконец позволили провести первые послевоенные выборы, и Камю с любопытством наблюдал за их результатами. Не исключено, что теперь французских гражданских наблюдателей можно будет перевести из Германии в другие жизненно важные уголки империи.) Вскоре был официально закреплен переход от Третьей республики к империи: на трон взошел император - недалекий, подверженный влиянию отпрыск древнего рода.
Разумеется, всех - и Люсьена с его товарищами в том числе - тогда в первую очередь волновал вопрос, откуда взялось это загадочное чудо-оружие. Вскоре публику просветили, во всех достохвальных подробностях.
За десять лет до битвы на Марне, когда Рене Блондло был простым преподавателем физики в университете Нанси, профессора заинтересовал недавно открытый феномен рентгеновских, или Х-лучей. В попытке поляризовать это невидимое излучение Блондло собрал целый ряд установок, вроде бы генерировавших новую трудноуловимую разновидность лучей, тут же окрещенных N-лучами в честь профессорской родины - города Нанси. Ядром генератора N-лучей служило замысловатое сочетание призм и линз.
Американский физик Роберт Вуд попытался повторить опыты Блондло, но ничего не добился. Он отправился в Нанси и вскоре заключил, совершенно ошибочно, что Блондло фальсификатор. Решив, как говорится, вывести француза на чистую воду, во время ключевого эксперимента Вуд незаметно подменил центральную призму Блондло собственной призмой из кварцевого рубина.
Когда Блондло стал бы вновь настаивать на результатах, которые никто больше не мог воспроизвести, Вуд заявил бы, что в сердце установки француза находится инородный элемент, несовместимый с исходным замыслом.
И смех и грех в том, что по щелчку рубильника модифицированный излучатель выдал ослепительный импульс фиолетовой энергии распада, испепеливший дотла Вуда и половину лаборатории.
Благодарно учтя незапланированную модификацию, опаленный, но невредимый Блондло сумел добиться заметных успехов. В следующие несколько лет он открыл десятки разновидностей N-лучей - от сверхразрушительных до гиперцелебных. В конце концов его труды привлекли внимание французского правительства. Когда в июне 1914 года начались боевые действия, французская армия уже вела тайную программу разработки лучевого оружия. Война послужила действенным стимулом, и опытные образцы первых N-пушек были доставлены на Марну уже к сентябрю.
Сорок лет спустя N-технология - чрезвычайно развившаяся и безотказно служащая грозным военно-морским, сухопутным и военно-воздушным силам Франции - по-прежнему оставалась французской монополией, фундаментом, на котором зиждилась беспредельно расширяющаяся империя, и предметом зависти всех прочих государств, неустанно тщившихся выведать главный французский секрет, однако до сих пор все до единой попытки шпионажа эффективно пресекались Главным управлением внешней разведки. Ни русской царице, ни британскому политбюро, ни китайскому императору, ни османским пашам, ни американскому президенту так и не удалось обзавестись аналогом французского чудо-оружия. А по мере расширения владений Франции сферы влияния этих держав съеживались.
Все это знал в империи каждый школьник. Но немногие могли, подобно Камю, похвастаться, что их отцы лично наблюдали первое явление устройств, изменивших мир.
Размышления Камю прервал незаметно подошедший к его столику Селест. Деликатно кашлянув, пухлый ресторатор вручил Камю записку.
- Мсье, это вам оставил некий господин. Нижайше прошу прощения, что чуть не забыл передать.
Камю взял сложенный лист бумаги и развернул. Послание было кратким:
Дорогой Сизиф,
давайте встретимся сегодня вечером в дансинге Падовани. У меня есть предложение, которое изменит вашу жизнь, а возможно, и весь мир.
Камю будто громом поразило. Откуда мог какой-то посторонний знать язвительное прозвище, которым он именовал себя лишь в потаенных мыслях? Что за немыслимое предложение могло заставить Камю ввязаться в события, от которых зависит судьба мира?
- Как он выглядел, этот тип? - спросил Камю, вновь подозвав к своему столику Селеста.
- Странная птица, - закивал ресторатор, поглаживая усы. - Совершенно лысый, очень тощий, с какими-то закопченными линзами на глазах. Но самое дикое - это его одежда. Если на вашу встречу он явится в таком же наряде, не узнать его будет невозможно. На нем что-то вроде гимнастического трико, скроенного из некоего блестящего материала и закрывающего даже ступни, поверх же - дырявая арабская накидка, такую могли бросить за непригодностью местные бомжи. Сперва я принял его за циркового акробата. Но потом вспомнил, что цирк в город не приезжал.
Камю покрутил в голове услышанное. Нет, это не мог быть никто из его знакомых.
Поблагодарив Селеста, он сложил записку, спрятал ее в карман, расплатился по счету и вернулся в свой кабинет.
Остаток дня прошел в коматозном тумане. Камю осушил бессчетное количество чашек кофе, на автопилоте разбираясь с бумагами, текшими через его стол непрерывным потоком. Но даже слоновья доза кофеина не могла развеять ступора, охватившего Камю после получения записки от незнакомца. Один раз по телеинтеркому прорезался Мерсо. Генерал-губернатор желал удостовериться в том, что его коллега из Французского Конго доставит на праздник всех обещанных туземок в полном составе. Мерсо питал слабость к нубийкам. Камю обещал проверить.
В восемь часов Камю распрощался со своей верной секретаршей (трудоголичка ему под стать) и покинул дворец. Несколько остановок на трамвае, пересадка, еще несколько остановок - и вот перед ним знаменитый Падовани.
Огромный деревянный дансинг на взморье стоял у опушки тамарисковой рощи. Своей открытой, с множеством навесов стороной постройка выходила к морю, и свежий бриз продувал ее из конца в конец. Когда сгущались сумерки, танцзал заливало фиолетовое сияние лучевых светильников с круглыми стеклянными абажурами. (Определенным образом модулированные N-лучи можно было передавать по медным проводам, в точности как электричество.) К Падовани беззаботной рекой стекались парочки и одинокие мужчины и женщины всех сословий. Изнутри доносилась музыка - цыганские напевы, популярные с недавних пор во Франции. Камю подивился было, почему любопытный «джаз», слышанный им на приеме в американском посольстве, так и не прижился нигде в мире за пределами США, но тут же вспомнил райнбековскую тираду о культурной гегемонии Франции; это все объясняло.
Внутри Камю подошел к стойке бара и заказал пастис, а к нему - блюдечко оливок и турецкого гороха. Рассеянно выпивая и закусывая, он размышлял, как ему найти автора записки. Если незнакомец останется в прежнем наряде, он будет резко выделяться из толпы и сразу привлечет внимание. Но едва ли, подозревал Камю, встреча произойдет столь публично.
