— Да лучше б на войну, — неожиданно произнесла Анфиса. — Ведь чуяло же моё сердце, чуяло…
— Мам, не говори так, — на лицо Любаши набежала тень.
— Хорошо, больше не стану, — взяв себя в руки, Анфиса подняла голову и нашла в себе силы улыбнуться дочери.
Пожар смогли погасить только к утру. Бушевавший огонь был настолько силён, что ни сбить его, ни даже подойти к горящему дому было попросту невозможно. Черпая воду вёдрами из неглубокого зацветшего прудика метрах в тридцати оттуда, люди больше трёх часов заливали соседние дома, боясь, что пламя перекинется дальше. Озерковцы окатывали водой бревенчатые стены и ждали пожарных машин, но те почему-то ехали слишком долго и смогли прибыть на место, только когда от Матвеевского сруба остался один полыхающий остов.
К пяти утра всё было кончено. Бывший дом Матвеевых растащили баграми на обугленные брёвна, и он превратился в жалкое пепелище, всё ещё курящееся едким, вонючим дымом. Ни сарая, ни бани, ни хлева спасти не удалось, только в самом конце участка, будто насмехаясь над былым достатком владельцев, огороженная высоким крепким забором, стояла крохотная будочка покосившегося туалета.
— Что, Кирюха, досталось нам с тобой сегодня? — подхватив вёдра, Григорий последний раз взглянул на разбросанные по земле дымящиеся головешки и громко вздохнул. — Вот так, живёшь, живёшь, а потом — раз, и ни кола ни двора. Хорошо ещё, все спаслись. А ты — ничего, не растерялся, ловко Федьку за шкирку из огня вытянул! Если бы не ты, задохнулся бы Матвеев, как пить дать, угорел в дыму. Ну, ладно, пойдём отсюда, а то меня от гари уже с души воротит. Молочка бы глотнуть, что ли…
Медленно переставляя ноги, Кирилл и Григорий двинулись по направлению к дому и в половине шестого уже стучались в дверь.
— Мать, тащи молока, умотались мы с Кирюхой — дух вон, — ноги Шелестова подкосились, и он буквально мешком рухнул на табуретку. — Стар я стал для таких подвигов.
— Гриш, а отчего загорелось-то? — Анфиса поставила перед мужчинами по литровой кружке, до краёв наполненной свежим молоком, и стрельнула глазами в сторону Кирилла.
— Да кто ж его знает? — Шелестов залпом выпил половину и, крякнув, вытер губы рукой. — Может, Федька с самокруткой закемарил, может, ещё что, разве теперь дознаешься? Мать, а зять-то у тебя — герой!
— Герой? — Любаша и Анфиса одновременно посмотрели на Кирилла.
— Ещё какой герой-то! — гордо проговорил Григорий. Отхлебнув молока, он бросил на женщин интригующий взгляд. — Ты глазки-то не прячь, — Шелестов взглянул на смутившегося от его слов Кирилла.
— Да какой я герой, дядь Гриш! — на смуглых щеках Кряжина заиграли желваки. — Вы наговорите!
— А что? — Григорий выдержал паузу. — Вот лично я считаю, что нашему Кирюшке правительство обязано выдать орден — за спасение человека на пожаре. Если бы не он, Федька Матвеев уже передавал бы привет всем покойным тётушкам. И как его Кирюха углядел? Там такая копоть была — носа собственного не видать, а он, — Шелестов кивнул на зятя, — вдруг сорвался и, как оглашенный, бросился в самое пекло. Я сначала даже не понял, зачем он туда полез, а уж потом сообразил, что он в эту дымину за Федькой сиганул. Вытащил этого балбеса за шкирку, как котёнка, и сам рухнул, насилу мы его водой отходили. Вот так оно все и было.
— Кирюшенька! — прижав руку ко рту, Анфиса села на табуретку и, закрыв глаза, устало покачала головой. — И чего только в голову не придёт! Господи, совсем я на старости лет из ума выжила!
— Это ты о чём, мать? — допив молоко, Шелестов с удивлением уставился на жену.
— Бог меня простит, — светло засмеявшись, Анфиса встала, подошла к сидящему у стола зятю и, обняв его за плечи, погладила по густым, пропахшим дымом тёмным волосам.
* * *
— Ты чего сегодня так рано? — пропуская Игоря в квартиру, Лидия отступила в глубь коридора и бросила на него беспокойный взгляд. — Что-то случилось?
— Да нет, с чего ты взяла? — Кропоткин, стараясь не глядеть в лицо жене, быстренько проскользнул в дверь и, повернувшись к вешалке, начал тянуть время. — Вот до чего дожили, а? Муж приходит с работы всего на какой-то час раньше, а жена уже готова броситься в панику! — стряхнув со шляпы несуществующие пылинки, Игорь скинул с себя плащ и, повесив его на крючок, принялся расшнуровывать дорогие кожаные ботинки. — И что вы за народ такой, женщины, всё-то вам не так, всё-то вам не то! — убрав шнурки внутрь обуви, он распрямился, выдавил из себя неестественную улыбку, и вдруг, побледнев как полотно, неожиданно выдал: — Лидуся, у Наташи скоро родится ребёнок, — Кропоткин, на секунду замешкавшись, беспомощно искривил губы и, чувствуя, как в ушах нарастает противный звон, торопливо уточнил: — Мой.
— Ребёнок? Какой ещё ребёнок? — в первое мгновение Лидия растерялась до такой степени, что не сразу сообразила, о чём идёт речь.
— Ну… хм, — Кропоткин неопределённо хмыкнул и, скользнув по лицу Лидии взглядом, снова отвёл глаза в сторону, — Лидочка, ты меня удивляешь: что значит какой? Обыкновенный, — неловко приподняв одно плечо, он наклонил к нему голову. — Прости, малыш, что я вот так, с порога, но уж лучше сразу, чем ходить вокруг да около, — зацепившись взглядом за верхнюю пуговицу Лидиной блузки, он ожидающе замер. — Ты ничего не хочешь мне сказать?
— А что ты ожидаешь от меня услышать?
— Ты же не немая, скажи хоть что-нибудь.
— Поздравляю, — бесцветно бросила она.
— И это всё? — в тоне Игоря послышалась обида.
— А что тебе ещё нужно? — шевельнула губами Лидия.
— Ну, знаешь ли… — скривившись, Кропоткин презрительно хмыкнул и, не надевая тапочек, направился в большую комнату. — Интересная у нас с тобой кадриль получается. Я сообщаю тебе, что скоро стану отцом, а ты молчишь, словно в рот воды набрала. Ты хоть поняла, что я тебе сказал, или нет? — Игорь, сунув руки в карманы, на пятках развернулся к дверям и, совершенно уверенный в том, что онемевшая от неожиданности жена стоит у него за спиной, приготовился смерить её уничижительным взглядом, но, кроме него самого, в комнате никого не было. — Лидия! Что за идиотские штучки? Ты где?
Вытащив руки из карманов, Кропоткин в несколько шагов пересёк коридор и оказался в кухне. Лидия курила, стоя лицом к окну, и, нахмурившись, задумчиво смотрела через стекло на улицу.
— Между прочим, я с тобой разговаривал, — в тоне Кропоткина послышался упрёк. — Что ты тут делаешь?
— Скорблю, — над пышной шапкой белокурых волос Лидии появилось мутно-белое облачко дыма. — Большое знание рождает большую скорбь.
— Может, ты повернёшься ко мне лицом? Меня доконала твоя дурацкая привычка при каждом нужном и ненужном случае демонстрировать свою спину! — опустившись на табуретку, Кропоткин положил правую руку на стол и начал беспорядочно барабанить по столешнице длинными музыкальными пальцами. — Что же это за наказание такое, в самом деле? У других жёны как жёны, одна ты у мамы дурочка!
