Ба ждала. Она заговорила, лишь когда взгляд Кейси сфокусировался на ней.
– Слушай сюда. Мне вот этого вот с твоей матерью хватило. А ты, – Ба нацелила на Кейси указательный палец, – ты кровь мою сосать не будешь.
Затем Ба схватила Кейси за локоть и потащила с койки. Игла капельницы выскочила, трубочка повисла, закачавшись. Ба повлекла Кейси прочь из палаты; мне ничего не оставалось, как только бежать следом. Медсестра закричала:
– Куда?! Ей нужен постельный режим!!!
Ни одна из нас не отреагировала.
Дома Ба отвесила Кейси тяжелую оплеуху. Моя сестра бросилась в спальню и заперлась изнутри.
Через некоторое время я подошла к дверям. Я звала сестру по имени. Ответа не было.
* * *
Кирпичная стена до того раскалилась, что жгла сквозь одежду. Иначе говоря, опора и поддержка из нее была никакая. Я стояла спиной к двери. Раздался тихий хлопок, затем еще один: дверь открыли и снова закрыли. Я не поворачивала головы. Воздух набух влагой. Пот струился у меня по бокам, мочил рубашку. Я смотрела прямо перед собой. Знала: офицер Клир подходит. Сзади. Вот остановился. Наверное, думает, что дальше делать. Дышит. Я слышу, как он дышит. И вдруг его руки обхватили меня всю. Я рано выросла. Была этакой жердью. В школе почти никто из мальчишек не мог смотреть на меня сверху вниз. Офицер Клир – мог. Он сомкнул объятие, и мой затылок оказался у него под подбородком – вот насколько Клир был выше.
Я закрыла глаза. Спиной чувствовала биение его сердца. Когда умерла мама, меня стал преследовать один и тот же сон. Будто некто, лишенный лица, баюкает меня, мерно и уверенно качает, подхватив одной рукой под спину, другой – под колени, сцепив пальцы в замок. Уже давно этот сон не возвращался, но чувства, которые я испытывала при пробуждении, помнились отчетливо. Я просыпалась утешенной. Умиротворенной. Любимой.
В тот день меня укачивал Саймон Клир. Я открыла глаза и подумала: «Вот оно, сбылось».
– Что случилось? – снова спросил Саймон.
И я все ему рассказала.
Сейчас
С сожалением признаю́: мне стоит немалых усилий взять себя в руки после разговора с Алонзо. Десять минут сижу за рулем без движения; наконец завожу мотор. Людей, что толкутся на тротуаре, вижу будто сквозь туманную муть. В каждой женщине мерещится Кейси; подъехав ближе, убеждаюсь – обозналась, ничего общего с моей сестрой у этой женщины нет. И у этой. И вон у той. Несмотря на промозглую погоду, опускаю оконное стекло. Пусть щеки и лоб обвеет ветром.
Из диспетчерской один за другим поступают звонки, но я медлю, не мчусь по вызову, как обычно.
Вдруг, спохватившись – я же на работе! – резко газую, обгоняю какой-то седан. Задаюсь вопросом: будь я следователем, что предприняла бы? Как стала бы искать пропавшую женщину?
В нерешительности касаюсь экрана, встроенного в приборную панель. Гаджет вроде лэптопа. В компьютерах я – дока, но эти конкретные системы крайне неудачные – всё время ломаются. Сегодня система работает; правда, подвисает.
Впервые за несколько лет ищу Кейси в базе данных.
Делать этого мне не следует; предполагается, что без веской причины ни один полицейский в этой базе никого не ищет. При входе я зарегистрировалась – значит, мои данные обнаружит любой желающий. В другое время я бы так не светилась, но сегодня у меня устойчивое ощущение, что мои данные никого не интересуют, что никто не займется поисками. У патрульных нашего района просто времени нет.
И все-таки сердце мое скачет, пока пальцы выбивают на клавиатуре: «Фитцпатрик, Кейси Мэри, д. р. 16 марта 1986».
Вылезает досье арестов длиной в милю. Первый арест имел место тринадцать лет назад, когда Кейси было восемнадцать. Пребывание в состоянии опьянения в общественном месте. По сравнению с прочими поводами для ареста этот кажется пустячным.
Лиха беда начало. Аресты с того дня следовали вереницей, обвинения были всё серьезнее. Хранение наркотических веществ. Нападение на человека (сожителя, который регулярно колотил Кейси, но не замедлил вызвать полицию, когда, единственный раз, она попробовала дать сдачи). Далее: домогательства; домогательства; домогательства. Последний арест случился полтора года назад. Мелкое воровство. Кейси за него месяц отсидела. Это было ее третье по счету тюремное заключение.
Однако в досье нет информации, которая единственная меня сейчас интересует, которую я так надеялась обнаружить. Нет сведений, что Кейси в данный момент находится в тюрьме – а значит, и среди живых.
В такой ситуации самый естественный следующий шаг – опросить родственников пропавшей. Чем скорей, тем лучше. Я же тискаю телефон, мешкаю – меня тошнит. Как всегда, когда нужно войти в контакт с О’Брайенами.
* * *
Если в двух словах, то вот оно, объяснение: родственники недолюбливают меня, а я недолюбливаю их. С детства я как паршивая овца; впрочем, такое же чувство постигло бы на моем месте любого человека, замотивированного на продуктивную жизнь. Едва ли в нормальной семье тяга ребенка к хорошим отметкам, страсть к чтению, рано принятое решение служить в правоохранительных органах вызовет подозрительность. Не таковы О’Брайены. Вот почему я оберегаю от них Томаса. Не хочу, чтобы он стал изгоем; еще хуже, если он хоть в чем-то уподобится О’Брайенам, которые, помимо вовлеченности в мелкую преступность, имеют целый букет предубеждений, в том числе расовых. Когда Томас родился, я решила оградить его от мутной о’брайеновской этики. Не то чтобы я бойкотирую родню; нет, один-два раза в год мы видимся в доме Ба, иногда сталкиваемся на улице или в магазине; в таких случаях я проявляю вежливость и даже сердечность. Но в остальное время избегаю родственников.
Томас пока не понимает, в чем дело. Не хочу ни пугать его, ни забивать ему голову информацией, для которой он не дорос. Версия для сына – всему виной моя загруженность на работе, мой неудобный график. Томас, впрочем, уже о чем-то догадывается. Недостаток более правдоподобных объяснений он компенсирует регулярными расспросами о родне, мольбами отправиться в гости к тем, с кем знаком, и встретиться уже наконец с остальными.
В прежнем садике однажды задали нарисовать семейное древо. Томас, едва дыша от волнения, попросил фотографии. Пришлось сознаться, что их нет. Ни одной. Тогда мой сын нарисовал каждого члена семьи, как ему представлялось; каждого снабдил улыбкой или печальным выражением лица, а также шапкой кучерявых волос определенного цвета. Теперь «семейное древо» висит у него над кроваткой.
* * *
Готовлюсь отбросить гордость и протянуть руку своим многочисленным родственникам. Прежде всего составлю список для обзвона. Достаю блокнот, выдираю последнюю страницу, пишу в столбик:
Ба (уже спрашивала).
Эшли (наша двоюродная тетка, нам ровесница; мы с ней дружили, когда были маленькие).
Бобби (еще один родственник, куда менее симпатичный; сам приторговывает наркотой и снабжал ею Кейси, пока мы с Труменом его не вычислили и не пригрозили упрятать за решетку).
