Несмотря на нашу с Кейси ссору, Пола остается дружелюбной. «Это ваши сестринские дела», – так она однажды сказала. Обычно Пола приветствует меня улыбкой, может и в бок пихнуть шутя, поддразнить: «А кто это к нам пожаловал? Геморрой ходячий!»
Но сегодня Пола смотрит сквозь меня.
– Привет, Пола.
Она молчит.
– Рада тебя видеть, Пола. Понимаешь, Кейси пропала. Ты не в курсе, где она может быть?
Пола качает головой. Делает затяжку.
– Понятия не имею.
– А сама ты когда ее в последний раз видела?
Пола лишь фыркает.
Не пойму, что на нее нашло.
– Это ведь ты сказала Алонзо, что Кейси пропала, разве не так? Дело в том…
Тут Пола взрывается.
– Слушай сюда! Я с копами не треплюсь!
Такого я не ожидала. Во всяком случае, от нее.
Меняю тактику.
– Как твоя нога?
– Паршиво.
Пола снова затягивается. Отступает от меня на дюйм.
– Сочувствую.
Что дальше говорить, просто не представляю.
– Хочешь, я тебя в больницу отвезу?
Пола отмахивается и снова трясет головой.
– Видишь ли, у меня к тебе дело. Точнее, вопрос.
– Валяй, задавай, – разрешает Пола. Но в голосе – пренебрежение, и посыл ясен: спрашивай, сколько влезет, отвечать все равно не буду.
Достаю сотовый, включаю ролик. Любопытство пересиливает, Пола вглядывается в экран.
При появлении Кэти Конвей она мрачнеет.
– Это ж Кэти! Я ее знала.
– Правда?
Следует кивок. Теперь Пола глядит на меня почти с ненавистью.
– Ну да. Девчонка, которую в Тайоге нашли.
Зачем она мне это говорит, не пойму.
– Славная была эта Кэти, – продолжает Пола. – Молоденькая совсем. Я и с мамашей ее знакома. Вот уж сука так сука. Она-то дочку и сгубила.
Всё это Пола выдает, глядя мне прямо в глаза. Будто обвиняет. Подносит ко рту сигарету.
Всякий раз, стоит мне вспомнить о Поле Мулрони, перед мысленным взором появляется одна и та же сцена: школьный холл, Пола во главе стайки самых бойких, самых симпатичных девчонок. Ведет их куда-то, смеется-заливается над чьей-то шуткой. Казалось бы, столько лет прошло, столько в наших жизнях изменилось – а я до сих пор тушуюсь перед Полой.
– Ты знаешь, как погибла Кэти Конвей?
Пола отвечает не сразу. В тоне – холод.
– По-моему, об этом ты должна мне рассказать, а не наоборот.
И снова я ловлю ртом воздух.
– Кто из нас коп – я или ты? – язвит Пола.
– Расследование ведется, – мямлю я. – Мы над этим работаем.
– Еще бы вам не работать.
Пола оглядывает улицу. По судорожности ее движений, по клацанью зубов я давно поняла: она в ломке. Нагнувшись, хватается за живот. Наверное, ее тошнит.
– Еще бы вам не работать, – повторяет Пола. – Только, похоже, вы там не сильно напрягаетесь.
Давно бы надо оставить ее в покое. Когда у человека ломка, ему ни до чего.
Однако прежде чем уйти, я прошу:
– Пола, пожалуйста, посмотри ролик целиком. Самое главное – в конце.
Она закатывает глаза – мол, да отвалишь ты или нет? – но все-таки склоняется над экранчиком. Увидев мужчину в капюшоне, выхватывает у меня телефон. Глаза ее округляются.
– Ты его знаешь?
Замечаю, как сильно дрожат ее руки.
– Разыгрываешь меня, да? Издеваешься, Мик?
– Ты его знаешь?
Пола хохочет – зло, вызывающе, по-вороньи.
– Меня только впутывать не надо, лады?
– Разве я впутываю? О чем ты, Пола?
На миг она закрывает глаза. Делает последнюю затяжку, бросает бычок, давит его мысом кроссовки. Наконец поднимает обвиняющий взгляд.
– Мик, это один из ваших. Это – коп, сечешь?
Тогда
Как я и надеялась, тюремное заключение изменило Кейси.
Спросите любую наркозависимую, которой пришлось «слезать» в тюремных условиях, каково оно, – и не сводите глаз с ее лица. Вы увидите, как она опустит веки, наморщит лоб, как приоткроет рот, будто в риторическом вопросе: на что нужна жизнь, когда она вот такая? Кейси тоже в наиболее тяжкие минуты думала о самоубийстве; она сама созналась. Зубами моя сестра порвала простыню на длинные полосы. Сплела веревку. Сделала петлю. Конец веревки прикрепила к потолочному крюку и забралась на подоконник, готовая прыгнуть, – но что-то остановило ее. Какая-то потусторонняя сила, говорила Кейси, шепнула ей: подожди умирать, поживи еще – увидишь, какой тебе подарок приготовлен.
Вся дрожа, она сняла петлю, слезла с подоконника и решила написать мне письмо. Впервые сестра просила прощения за все: за то, что не держала обещаний, лгала, огорчала меня и предавала себя. «Я скучаю по тебе, – добавила Кейси. – Ты – единственный человек в мире, чье мнение меня волнует. Больно знать, что я тебя так подвела».
Я ответила сразу. В течение месяца между нами шла бурная переписка – почти как в детстве, когда мы оставляли послания под ковролином в углу спальни.
Потом я решила навестить сестру. И едва ее узнала. Глаза ясные, сознание незамутненное. Лицо бледное – оно таким много лет не было. Со щек исчез яркий румянец, в детских книжках подаваемый как показатель здоровья (не могу спокойно смотреть на такие картинки – мне румянец говорит исключительно о наркозависимости). Я стала навещать Кейси регулярно. Каждый раз меня приветствовала новая версия сестры. Год – долгий срок; его достаточно, чтобы организм начал адаптироваться к воздержанию, чтобы сонный разум активизировался, чтобы его «производственные линии» занялись выработкой (пусть и в малых дозах) тех гормонов, которые столь долго попадали в кровь искусственным путем, с помощью иглы.
В первый визит Кейси предстала мне отчаявшейся, во второй – подавленной, затем – утомленной, сердитой и, наконец, проявляющей осторожный оптимизм. Казалось, она приняла решение. Ей известно, что затраты понадобятся огромные – но она готова. Она хочет работать над собой.
* * *
Дома, в Порт-Ричмонде, я строила планы. Взвешивала «за» и «против» предложения сестре поселиться у меня. Колебалась; ох, как я колебалась! После каждого тюремного свидания переигрывала буквально всё. Главным образом из суеверия. Да, я предложу Кейси кров, если она найдет куратора; не предложу, если она САМА не озвучит намерение посещать группу завязавших…
На всякий случай, сказала я себе, подготовлюсь. А там поглядим.
За домом у меня был маленький забетонированный дворик. Бетон потрескался от времени, из щелей лезли сорняки. Но пока сестра отбывала срок, я все исправила, прополола, расчистила. Обзавелась деревянными ящиками, растила в них петрушку, лук, помидоры, сладкий перец. Купила подержанную дачную мебель, развесила лампочки, посадила плющ, чтобы тот всю изгородь затянул.
