В тот же год я оформила для Кейси дальнюю спальню. Все сделала в ее вкусе. Стены – умиротворяюще голубые (любимый цвет Кейси), покрывало на кровать – темно-синее; миленький подержанный туалетный столик, а на стенах принты – карты Таро. Кейси ими увлекалась. Еще лет в двенадцать раздобыла колоду и научилась гадать. Теперь, для комнаты взрослой Кейси, я выбрала Верховную Жрицу – мне казалось, добрый и пристальный взгляд Жрицы напомнит сестре: у нее тоже есть достоинство и здравый смысл, и она со всем справится. В комнате были и еще три аркана – Мир, Солнце и Луна. У себя в спальне я ничего подобного не повесила бы. По-моему, Таро, астрология и иже с ними – чушь. Но для сестры я выбирала принты арканов с тайным предвкушением: то-то Кейси обрадуется! То-то удивится! Комната получалась как раз по ней.
На последнем свидании настрой у сестры был умиротворенно-приподнятый. Кейси рвалась на свободу, даром что вызовы, которые жизнь готовит бывшей заключенной, ее все-таки страшили. Без каких-либо намеков с моей стороны сестра поклялась воздерживаться от наркотиков, посещать собрания бывших наркозависимых и найти куратора, а заодно и развязаться с теми из приятелей, что продолжают употреблять.
В тот день я официально предложила ей кров – и она с благодарностью согласилась.
* * *
Не знаю, как для Кейси, а для меня это было счастливое время. Пожалуй, самое счастливое в жизни.
Мы обе наконец-то вырвались из бабушкиного дома. Мы были взрослые: мне – двадцать четыре года, Кейси – двадцать два. Могли поступать как заблагорассудится. В моих воспоминаниях о том времени – вечный май, теплый и в меру влажный, те дни, когда впервые после зимы без опасения расстаешься с курткой.
Не счесть, сколько чудесных вечеров мы с сестрой провели во дворике с плющом, разбираясь в истоках наших проблем и строя планы на будущее. Кейси поправилась, отпустила волосы, залечила пятна от прыщей, когда-то жестоко ею расковырянных. Даже рубцы на руках и шее – от неумело поставленных уколов – и те побледнели. Цвет лица выровнялся. Кейси нашла работу в ближайшем независимом кинотеатре и завела роман с билетером, застенчивым, неуклюжим юношей по имени Тимоти Кэри. Так она его и называла, избегая фамильярного «Тим». О прошлом моей сестры Тимоти ничего не знал. («Заинтересуется – спросит, а сама я – ни гу-гу», – говорила Кейси.) Ее работа устраивала нас обеих. Бывало, после смены я заходила к ней и смотрела кино.
Иногда ко мне присоединялся Саймон.
Тогда же Кейси, хоть и неохотно, примирилась с ним. Деваться ей было некуда – оба, и Кейси, и Саймон, пользовались моим гостеприимством, и именно я оплачивала счета.
Несколько раз мы с сестрой без обиняков говорили о Саймоне.
– Нет, лично я ему не доверяю, – сознавалась Кейси. – И он мне не нравится. Никогда не нравился. Но раз уж так сложилось… В общем, это ваше с ним дело.
В другой раз она сказала:
– Мики, лучше тебя никого на свете нет. По крайней мере, мне не встречалось. Не хочу, чтобы ты страдала.
В третий раз выдала вот что:
– Мики, ты взрослый человек. Не мне тебя учить. Просто будь осторожна, ладно?
Часто Кейси спрашивала, почему я не бываю у Саймона дома. Я отмалчивалась, но однажды изложила свою версию:
– Так ведь к нему сын без предупреждения заглядывает. Наверное, Саймон хочет уже представить меня сыну как свою невесту.
Кейси отвела глаза.
– Ты и вправду так думаешь, Мик?
Но больше этот вопрос не задавала. А я не лезла с объяснениями.
* * *
Разумеется, я и тогда чувствовала: Саймон ведет себя странно. Впрочем, я гнала подозрения – слишком была счастлива, на все закрывала глаза. Несколько раз в неделю он стучал в мою дверь – как правило, без предварительной договоренности – и входил в мой дом, и брал мое лицо в ладони, и целовал меня. Иногда мы сначала ужинали, иногда отправлялись прямиком в спальню, где Саймон раздевал меня догола и рассматривал. Первое время я ужасно стеснялась, потом этот элемент любовной игры стал мне необходим. Под Саймоновым взглядом я вся светилась, видела себя его глазами. Думала о неловкой, долговязой девочке, которая так мечтала быть любимой хоть кем-нибудь. Жалела, что не могу сделать шаг из своего «сегодня» в свое «вчера», сказать этой девочке: «Выше нос! Все еще будет!»
Вот почему я игнорировала пресловутые «звоночки»; а они трезвонили с нарастающей настойчивостью. Очень уж мне хотелось, чтобы все оставалось как есть. Я боялась правды больше, чем лжи. Прав- да означала изменения. Ложь означала стабильность. Ложь умиротворяла. Ложь меня полностью устраивала.
* * *
Так минуло полгода. Однажды я попросилась выйти не в свою смену. В городе была какая-то демонстрация, требовались патрульные для сдерживания толпы. Но когда я примчалась в участок, мой тогдашний босс, сержант Рейнолдс, заявил, что мои услуги не требуются. Волонтеров и без меня хватает – поопытнее да постарше.
Не скажу, что слишком расстроилась. День был чудесный – солнечный с легким морозцем. Я решила пройтись до дома пешком, а не толкаться в автобусе. В отличном настроении я прошагала весь неблизкий путь и неожиданно для самой себя купила свежие цветы – впервые в жизни. Сама понимала, до чего нелепо выгляжу в полицейской форме и с изящным букетом; несла цветы, плотно прижав к боку, словно намеревалась пополнить ими домашний гербарий.
* * *
Входная дверь оказалась не заперта. Я всегда запираю дверь – слишком много краж совершается из-за элементарного легкомыслия. Пару раз я бранила Кейси, не имевшую этой полезной привычки.
Войдя в дом и закрывшись на замок, я только и успела подумать: «Еще раз поговорю с Кейси», – когда со второго этажа послышался шум. Сестра должна была быть на работе.
Табельное оружие находилось при мне. Я стала приближаться к лестнице, держа правую руку на рукояти пистолета. В левой по-прежнему был неуместный букет.
Я старалась ступать потише, но деревянный пол под моими ногами немилосердно скрипел. Шумы в спальне между тем усилились. Я слышала, как кто-то выдвигает и задвигает ящики комода, волочет через всю комнату что-то тяжелое…
Решение пришло мгновенно. Цветы были отброшены. Пистолет – вынут из кобуры.
Я толкнула ногой дверь спальни и выкрикнула, еще не видя вторженца:
– Не двигаться! Руки вверх!
– Что еще за черт? – произнес незнакомый мужской голос.
Рядом с чужим мужчиной была Кейси.
Обоих я застукала стоящими посреди спальни, то есть в самом неподходящем месте, но по сбитому, скомканному пледу поняла – оба только что лежали на кровати.
Оба были полностью одеты; едва ли они занимались сексом. Более того: мужчина производил впечатление гомосексуалиста. Но по лицу Кейси я поняла: ей за что-то стыдно.
– Мик, – заговорила сестра. – А я… я думала, ты… на работе.
