– А номер дома? Номер какой, Трумен?
– Вспомнила про номер!.. Он оторван давно. Сам дом – с белым сайдингом и с граффити над окнами. Три буквы «Б».
Трумен переводит дыхание и рассказывает дальше:
– Только Док – в дом, я скорей к окну. А внутри темень. Разглядел только, что там как минимум четверо тусовались. Разной степени обдолбанности. Один, кажется, вообще труп.
Отлично представляю обстановку. В подобных домах я была бессчетное количество раз. Для меня они – как круги Ада.
– Еще я разглядел, как он по лестнице поднимался, – говорит Трумен. – Наверху недолго пробыл, мигом спустился – и вон из дому. Я еле успел от окна отскочить, прикинуться, что так просто землю мыском ковыряю. Выходит Док, еще раз переспрашивает: точно я в его услугах не нуждаюсь? А то он – медик по образованию, так ширнет, что любо-дорого. И всего за пять баксов. «Не надо, – говорю. – Я сам». Он меня взглядом смерил. «Только, – говорит, – возле дома моего не колись. И вообще, осмотрись сначала, чтобы свидетелей не было». Я ему – спасибо, и уходить собираюсь. А сам думаю: черт, жаль, в доме почти ничего не разглядел. Он заметил, что я медлю, и спрашивает: «Может, тебе еще чего надо?» «Например?» – говорю. А этот сукин сын: «Например, девочку».
Меня пробирает озноб. Трумен, прежде чем продолжить рассказ, смотрит с тревогой.
– Тогда я ему говорю: «Пожалуй, я не прочь». А он: «Вот у меня тут фотки, хочешь посмотреть?» Я говорю: «Давай, покажи». Он достает смартфон и листает фотогалерею. И вот что, Мик. Среди этих женщин была Кейси.
Удивлена ли я? Ничуть. К этому и велось.
– Док мне: «Ну что, приглянулась какая-нибудь?» Я говорю: «Да, только сначала ширнуться надо. Приду попозже». Он дает мне номер телефона. «Звони, – говорит, – как будет нужда. Всегда к твоим услугам». И опять про свое гребаное медобразование напомнил.
Избегаю смотреть на Трумена.
– Мик. Ты как? В порядке?
Молча киваю. В груди разрастается ненависть.
– Как она выглядела, Трумен?
Лишь задав этот вопрос, соображаю: я говорила почти неслышно. Спрашиваю снова.
– В смысле, Мик?
– На фото. Как она выглядела?
Трумен играет желваками.
– Она была считай что… Раздетая, в общем. Очень тощая. Волосы выкрашены в ярко-рыжий цвет. Мне показалось, что ее незадолго до этого били. Глаза были заплывшие. Хотя толком я не успел разглядеть.
«По крайней мере, жива, – крутится у меня в голове. – Наверное, жива».
– Это не всё, – говорит Трумен. – Когда я уже собрался уходить, подвалил какой-то тип – весь такой брутальный, в татуировках. Обрадовался – давно не видел приятеля. «А, – кричит, – Макклатчи! Как живешь, как можешь?»
– Макклатчи, – повторяю я.
– Именно.
– Коннор Макклатчи.
Перед глазами фото из «Фейсбука» с подписью «Коннор Док Фэмизол».
Трумен кивает. Поводит подбородком на центральную консоль, где лежит лэптоп.
– Можно, Мик?
– Конечно.
Будто старые времена вернулись: мы с Труменом напарники, он занят документацией, я веду машину.
Поскольку Трумен на больничном, его логин заблокирован. Диктую свой. Он входит в базу данных.
Стараюсь заглянуть в лэптоп, не выпуская руля. Создаю аварийные ситуации.
– Господи, Мик! Обоих нас угробишь! Сбавь хотя бы! – восклицает Трумен.
Но я не хочу сбавлять. По крайней мере, до тех пор, пока мы не выберемся из этого района, где светиться не следует не только мне, но и Трумену. Смотрю то вперед, то в зеркало заднего вида, почти готовая наткнуться на кого-нибудь из коллег. Или на сержанта Эйхерна.
– Читай вслух, Трумен.
Он читает сначала про себя. Наконец произносит:
– Вот он, голубчик. Макклатчи, Коннор. Дата рождения – третье марта тысяча девятьсот девяносто первого года. Место рождения – Филадельфия. Молодой, – добавляет Трумен, быстро взглянув на меня.
– Дальше.
Он присвистывает.
– Что? Не томи, Трумен!
– Не буду. Тут у нас целый букет. От вооруженного ограбления до бродяжничества и нелегального владения огнестрельным оружием. Был под арестом три… нет, четыре раза. Нет, пять раз.
Снова следует пауза.
– Что молчишь, Трумен?
– Похоже, вовлечен в торговлю живым товаром.
Значит, еще и сутенер. Кстати, для Кенсингтона это нехарактерно, здесь почти все женщины сами себе клиентов находят. Но нет правил без исключений.
– Сейчас отпущен на поруки, – добавляет Трумен. – Это может облегчить нам задачу.
– А может и не облегчить, – я хмыкаю.
Смотрю на приборную панель, на часы. Смена заканчивается. Пора спасать Томаса от миссис Мейхон. Или наоборот. И слишком долго я не отвечала на звонки диспетчера.
– Где твоя машина, Трумен?
Он дает координаты. Некоторое время едем молча.
Наконец я открываю рот:
– Как думаешь, она была в том доме?
Трумен отвечает не сразу.
– Трудно сказать. Вполне могла быть. На первом этаже я ее не видел. Но есть же и второй этаж. И там, я уверен, что-то происходило.
Киваю.
– Мики, ты, главное, глупостей не натвори.
– Не бойся, не натворю.
Звонит его мобильник. Трумен быстро взглядывает на экран, просит остановить – дальше он пройдет пешком.
– Да ведь холодно. Давай я тебя до самой машины довезу.
– Ничего. Здесь недалеко.
Похоже, ему не терпится от меня отделаться. Телефон так и трезвонит, а Трумен не отвечает. Только выскочив из машины, жмет на зеленую кнопку. Тут-то я и вспоминаю, что про встречу с Эйхерном ему не сказала. Если кто и может дать совет, так это Трумен. Но он уже говорит по телефону, удаляясь скорым шагом.
Смотрю ему вслед.
Интересно, что это за абонент такой засекреченный…
* * *
Наконец-то можно ехать домой.
Всю смену я волновалась: как там Томас?
Еще и пять не пробило, а уже темно. Подруливаю к дому. Ненавижу это время – сумерки года. Каждый проблеск солнца кажется бесценным. Стараешься упрятать его в память, как в кладовку, растянуть, как последние припасы, чтобы хватило на всю кромешную зиму.
Первое, что замечаю, – темные окна. Ни одно не светится. Под ложечкой екает. Выскакиваю из машины, бегу по снегу. Жму на кнопку звонка. Сразу же начинаю колотить в дверь.
Приникаю к дверному окошку. Ничего не видно. Они вообще дома? Я готова ногой по двери садануть. Рука, по рабочей привычке, сама ложится на пояс, где во время дежурства – рукоять пистолета.
