Они представляют два ярких типажа. Мама Карлотты старше меня, ей, наверное, за сорок. Кудрявая, в практичной куртке на «молнии» и в перчатках, с виду самовязаных.
Мама Лилы – мне ровесница, то есть ей чуть за тридцать. У нее густая челка и длинные локоны. Одета в элегантное синее пальто с поясом, застегнутым на пряжку. И пальто, и пояс, и пряжка настолько здорово сделаны, что хочется их потрогать. На ногах сапожки на устойчивых каблуках, в ушах изящные золотые серьги, которые достают почти до воротника. Похоже, мама Лилы работает в индустрии моды. От таких женщин обычно хорошо пахнет. Такие женщины обычно ведут блоги.
Я, в своей «униформе» – вечных серых брюках и удлиненной белой блузе, – должно быть, выгляжу как официантка.
Несмотря на разность в типажах, сразу ясно, что мать Лилы и мать Карлотты обе из хороших семей, обе имеют дипломы престижных университетов.
С мучительной, внезапной, запоздалой остротой понимаю: ни одна, ни другая никогда не ели в ресторанах быстрого питания.
– Здесь прикольно, – говорит Лорен, мама Лилы. – Детям раздолье.
Джорджия, мама Карлотты, напряжена. Ее взгляд перемещается с одного объекта игровой зоны на другой – ищет скрытую угрозу.
– Не знала, что у них есть детская площадка, – наконец выдает Джорджия.
– Она как магнит. Еще бы – единственная в городе, – поясняю я. – Томас очень любит это место. Только мне неловко, что вам пришлось ехать в такую даль.
– Пустяки, – бросает Лорен. – Сюда нетрудно добраться. От Коламбус все время к югу. И потом, у них есть парковка. Не к каждому «Макдоналдсу» парковка прилагается.
– Пустяки, – повторяет Джорджия после паузы.
С минуту наблюдаем за детьми. Лила и Томас забрались на лесенку, которая ведет в домик на возвышении. Карлотта блаженствует в сухом бассейне с шариками. Делает взмахи руками, будто лежит на снегу. Кошусь на Джорджию. У нее прямо на лице написано: «Когда эти шарики последний раз дезинфицировали?!»
– Как работа? – спрашивает Лорен.
Никогда никому в Томасовом садике не говорила, где работаю. Наверное, Лорен и Джорджия видели меня в полицейской форме, когда я забирала сына после смены.
– С работой порядок. Загруженность большая, а так порядок.
Спросить или не спросить, чем они занимаются? Подозреваю, что ничем. Наверное, обе отдали детей в садик исключительно ради лучшего развития в кругу сверстников, а вовсе не потому, что днем их не с кем оставить.
И все-таки надо бы поинтересоваться. Пока я раздумываю над формулировкой, Джорджия спрашивает:
– А что с этими убийствами в Кенсингтоне?
Вот не ожидала, что она знает!
– С убийствами? Расследование ведется. Есть зацепки.
– Убийца – один и тот же человек? – допытывается Джорджия.
– Скорее всего, да.
– Надеюсь, вы его вычислите. Скверно, что там школа совсем рядом.
Выдерживаю паузу.
– Едва ли детям что-то грозит. Убийцу, похоже, не они интересуют.
Лорен и Джорджия вперяют в меня взгляды.
– В смысле, я тоже надеюсь, что убийца будет пойман в ближайшее время. Полиция, кажется, напала на след. Не беспокойтесь.
Очередная утешительная ложь. Молчим. Скрещиваю руки на груди. Переминаюсь с ноги на ногу.
– Надеюсь, все будет в порядке, – произносит Джорджия, глядя на часы.
– Что? – переспрашиваю я. – Простите, не поняла.
– Я говорю, место действительно неплохое. Не ожидала.
Вдруг понимаю, о чем она.
– А! Да. Да, конечно.
– Ни толпы, ни кухонных запахов, – поясняет Лорен. – Очень мило.
– Пожалуй, – Джорджия поводит рукой по сторонам.
Бежит Томас с готовым перечнем вкусностей. Вот что он закажет:
– молочный шейк;
– куриные наггетсы;
– гамбургер с картошкой фри;
– еще молочный шейк.
За Томасом бегут Лила и Карлотта. Похоже, эти трое держали совет; похоже, вместе решали, чем будут лакомиться.
Джорджия вдруг опускается перед дочерью на колени, кладет ладонь ей на плечико.
– Карлотта, мы же об этом говорили. Мы привезли свой ланч.
Девочка, тараща глаза, начинает мотать головой, словно не веря, что подобная несправедливость вообще возможна.
– Нет, мама! Нет! Я хочу гамбигир. Гамбигир и картошку.
Джорджия поднимает на нас быстрый взгляд. Отводит плачущую дочь футов на десять, склоняется над ней, говорит тихо, но тоном, не допускающим возражений.
Отворачиваюсь, всем своим видом показываю, что не желаю вмешиваться. Буквально слышу слова Джорджии: «Эта еда не для нас, золотко. Она вредная. В ней мало питательных веществ, одни шлаки. Разве мамочка допустит, чтобы ее зайка такое кушала?»
Наверное, Джорджия думала, что здесь будет большой детский праздник и у нее получится, незаметно улизнув с дочерью, накормить ее едой здоровой и питательной. Без всяких шлаков.
– Куда ушла Карлотта? – волнуется Томас.
– Не знаю. Может, ей надо побыть одной. Ты за ней не ходи.
Джорджия тащит Карлотту (уже не просто плачущую, а ревущую) прочь из ресторана. В дверях оглядывается, показывает жестом: вернемся, одну минуту подождите.
– Карлотта еще придет? Мама! Карлотта ведь не насовсем ушла? – не отстает Томас. Цепляется за мою руку, не разжимает пальчиков.
– Придет.
Впрочем, в моем голосе – никакой уверенности. Это ж надо было догадаться – в «Макдоналдс» их пригласить! О чем я только думала!
Ситуацию спасает Лорен. Внезапно хлопает в ладоши и говорит:
– Не знаю, как вы, – а я умираю, хочу бигмак!
Под моим недоуменным взглядом она сознается:
– До умопомрачения люблю бигмаки. Это мой тайный грех, честное слово.
Лицо у Лорен совершенно серьезное. Не знаю, как ее и благодарить.
– Я тоже их люблю. До умрачения, – повторяет Томас. – Это мой тайный грех.
* * *
Сделав заказ, находим стол на шестерых, усаживаемся и принимаемся за еду. Появляется Джорджия, в обход нашего стола ведет дочь в игровую зону. Там Карлотта останется, пока Томас и Лила обедают.
Лорен сидит напротив меня. Не представляю, что ей сказать. Светские беседы – не мой конек; особенно если попадается действительно светская женщина. Уж конечно, люди ее круга считают людей моего круга отбросами, отребьем, источниками проблем. С такими только свяжись – либо в историю влипнешь, либо нахлебника наживешь.
Однако Лорен совершенно непринужденно потягивает содовую и поддразнивает дочь, которая запачкалась кетчупом.
