– Не может не насвинячить!
Ничего себе словечко.
Лорен закатывает глаза, ищет у меня поддержки: мол, да, малышня вся такая.
Скоро выясняется, что и насчет ее занятости я ошиблась. Лорен работает, причем на настоящей работе, в полную смену. Она – продюсер на «Филадельфия общественной радиостанции». Вообще-то, профилирующая специальность у нее – телевещание, и одно время она работала на телевидении (ничуть не удивляюсь: Лорен прехорошенькая, таких в дикторы берут охотно).
– Сейчас вот на радио застряла. Но так даже лучше. Не надо подрываться ни свет ни заря, чтобы грим успели сделать, – сообщает Лорен.
Минут пятнадцать ведем на диво непринужденный разговор. Наши дети с аппетитом поглощают пищу, которую Джорджия сочла неподходящей для своей дочери. Личико Томаса буквально сияет, ручонки снуют – от бигмака к пакетику с картошкой, от картошки – к стакану с шейком. Сразу видно: получил все тридцать три удовольствия. Как и полагается имениннику.
Внезапно Томас меняется в лице.
– Что с тобой? Томас!
Но он уже вскочил, уже мчится через весь обеденный зал.
И прежде чем я успеваю подняться, Лорен спрашивает:
– Микаэла, разве ваш сын знаком с этим мужчиной?
Я опоздала. Томас повис на сказанном мужчине, который стоит ко мне спиной.
Конечно, это Саймон. Мне и оборачиваться не надо, я его спиной чувствую. Так и бросилась бы к нему вслед за Томасом, по-детски простила бы все и сразу.
Внутренняя борьба жестока и кошмарна – но вдруг я замечаю, что Саймон пришел не один. С ним – женщина, миниатюрная брюнетка с длинными прямыми волосами.
Вмиг эмоции меняются на прямо противоположные. Меня охватывает ярость. Потрясенный Саймон глядит вниз, на Томаса, обхватившего его ноги; явно не узнает его – родного сына, с которым год не виделся. Наконец до него доходит. Он поднимает глаза на свою спутницу, смотрит на нее со страхом. Чувства этой куклы ему важнее, чем чувства собственного ребенка. Я же в это время, не помня себя, бегу спасать Томаса.
Тот стоит на цыпочках, тянет ручонки к отцу – такому высокому, такому красивому. Выражение маленького личика мне знакомо: точно так же он смотрел на отца в последний раз. Томас заискивает перед отцом. Томас боготворит отца и гордится им. С торжествующей улыбкой он оглядывается на Лорен и Лилу, на личике прямо написано неоновыми буквами: «Вот какой у меня папа!»
– Папочка! – повторяет Томас. – Папочка! Папочка!
Понятно: решил, что Саймон пришел к нему на день рождения. Сюрприз устроил.
От этой догадки подступает тошнота.
Где уж Томасу, в пять-то лет, уяснить: отец не склонится над ним, не подхватит его на руки и не прижмет к сердцу, как делал раньше.
Томас замечает меня, выкрикивает с торжеством:
– Мама, смотри: папа ко мне пришел!
Брюнетка, спутница Саймона, оборачивается. Наконец-то вижу ее лицо.
Ей, пожалуй, и двадцати нет. Миниатюрная, прехорошенькая. Обе щеки с пирсингом – еще одно доказательство юного возраста.
А на руках у брюнетки – малышка в розовой курточке. С виду ей месяцев восемь-девять.
Взгляд Саймона теперь мечется в замкнутом треугольнике: от Томаса ко мне, затем – к брюнетке и снова к Томасу.
Последний уже догадался: к сердцу его не прижмут. Ручонки бессильно повисли. Личико сморщилось – сейчас разревется. Одного он не понимает: причины такого равнодушия.
– Папочка! – выкрикивает Томас. Уже без всякой надежды.
– Папочка? – повторяет брюнетка, сверля Саймона взглядом.
Тот смотрит на меня.
– Микаэла, познакомься – это моя жена, Жанин.
Ну, вот все и объяснилось, все странности в поведении Саймона за последний год.
* * *
Жанин гордо удаляется, не дав Саймону слова сказать. И уносит свою дочь. Саймон в растерянности – руки опущены, взгляд – тоже. Томас будто окаменел.
Ступор Саймона длится недолго. Опомнившись, он на своих длинных ногах шагает к выходу. Нет, не успел: знакомый темный «Кадиллак» резко газует, выруливая с парковки.
Мой ступор тоже проходит. Что же я застыла? Мне ведь надо спасать Томаса. Подскакиваю к нему, хватаю в охапку. Ох, какой он стал тяжелый! Томас утыкается мне в плечо.
Не знаю, что дальше делать. Хочется наорать на Саймона, отвесить ему оплеуху – за то, что так повел себя с Томасом, да еще и в день рождения.
Но нет, такого всплеска эмоций Саймон от меня не дождется. Нет, я не уроню достоинства перед ним. Я веду Томаса обратно к столу, где ждут Лорен и Лила. Прошу Лорен:
– Присмотрите за Томасом, я сейчас вернусь.
– Конечно, конечно, Микаэла. Томас!.. А мы думали, ты от нас сбежал!
Иду прямо к Саймону. Он строчит эсэмэс-сообщение. Под моим взглядом отвлекается от телефона. Сует его в карман.
– Послушай…
Качаю головой.
– Слушать тебя я не стану.
Он вздыхает.
– Микаэла…
– Не лезь в нашу жизнь. Оставь нас в покое. Больше мне от тебя ничего не нужно.
Он явно озадачен.
– Ты же сама меня домогалась.
– Когда это?
– А кто ко мне на работу пригремел? Или уже забыла?
Ничего я не забыла.
– Откуда у тебя мой новый адрес? Не смей приходить, Саймон!
Он скрещивает руки на груди.
– Не понимаю, о чем ты. Никакого нового адреса у меня нет.
Странно, но на сей раз я верю Саймону.
Наконец он убирается. Наверное, побежит сейчас к своей малолетке, станет ей очередную лапшу на уши вешать. Выражаясь культурно – «строить новые отношения».
Я его настоятельно попросила не прощаться с Томасом. Тот и так уже рыдает. Ничего. Чем отклеивать лейкопластырь по миллиметру – лучше просто дернуть. Так и с прощаниями, которые – навсегда.
* * *
Праздник кончился.
– Извините, что так вышло, – шепчу я Лорен и Джорджии. Девочки получают от меня по пакетику конфет, которые я купила в супермаркете «Любой товар за 1 доллар».
Джорджия в растерянности – она ведь пропустила ужасную сцену. Лорен смотрит с сочувствием. Наверняка просветит ее. В деталях все расскажет. Для того, кто видел, ситуация яснее ясного.
* * *
Всю дорогу домой Томас плачет навзрыд. Я его урезониваю:
– Я все понимаю, Томас. Это очень горько. Сейчас тебе это трудно осознать, но на самом деле так лучше. Поверь мне.
И добавляю зачем-то:
– Жизнь – штука жестокая.
