– На подъездной аллее. С ними какой-то парень.
Выскакиваю за дверь. Вслед мне несется предостерегающее «секунду, мэм!» – полицейский явно недоволен.
Почти скатываюсь с лестницы. Миссис Мейхон изо всех сил спешит за мной. Огибаю дом. Вот он, мой сын – с серьезной мордашкой стоит перед женщиной-следователем. Та присела на корточки, чтобы быть с Томасом как бы на равных.
Подбегаю к сыну. Подхватываю его на руки. Он утыкается мне в шею.
Только тогда я перевожу взгляд на подъездную дорожку.
Бетани рыдает. Незнакомый парень уже в наручниках, лицо у него багровое от ярости.
Позднее выясняется, что парень – друг Бетани. Что эта парочка надумала поехать в торгово-развлекательный центр на его машине – и взять с собой Томаса. А в машине не только детское кресло не установлено – там нет даже ремней безопасности. Ни Бетани, ни ее дружок не потрудились хотя бы записку оставить или сообщение мне послать. («Мы подумали, вы рассердитесь», – оправдывается Бетани. «Правильно подумали», – киваю я.) Через полчаса я отказываюсь от дальнейших услуг Бетани – а она, ничуть не раскаявшаяся, на полном серьезе требует рекомендательное письмо.
Мне уже всё равно. Я смотрю и не вижу. Ко мне обращаются – я не слышу. Единственное, что улавливает мой слух, – дыхание Томаса да еще мое собственное сердцебиение. Втягиваю ноздрями чистый зимний воздух – как сладко он пахнет!
* * *
Позднее, уже вечером, снова раздается стук в дверь. Вздрагиваю.
За кружевной шторой – миссис Мейхон. Слишком подалась к окну, от ее дыхания стекло запотело.
Я как выжатый лимон. Хочу одного – вместе с Томасом улечься на диване и спокойно посмотреть телевизор.
Но мой сын, увидев, кто пришел, радостно подпрыгивает и кричит: «Привет!»
С того памятного снежного дня Томас очень проникся к миссис Мейхон. Всякий раз, когда мы пересекаемся, он с энтузиазмом ей машет.
Вот и сейчас Томас уже у двери, уже тянет дверную ручку. Мне остается только сказать:
– Входите, пожалуйста!
От порыва ветра дверь, едва пропустив миссис Мейхон, захлопывается. В руках у нашей хозяйки бутылка, завернутая в коричневую бумагу, и некий квадратный объект в рождественской пестрой упаковке. В этом последнем что-то глухо постукивает.
– Я не по делу, Мики, – говорит миссис Мейхон. – Просто заглянула – проверить, как вы, после сегодняшнего. И вот, принесла кое-что.
Неловко, с заготовленными стандартными пожеланиями, она вручает бутылку – мне, а квадратный объект – Томасу.
– Как мило с вашей стороны… – отнекиваюсь я. – Право же, не стоило… Не надо… Это лишнее.
Однако бутылку уже взяла и держу.
– Вы не подумайте – это лимонад, – поясняет миссис Мейхон. – Я сама приготовила. Всегда делаю побольше и ставлю в холодильник. Если вам покажется терпковато, можно прямо в стакане подсластить. Я лично люблю покислее.
– Я тоже. Спасибо. Спасибо большое.
Томас успел развернуть свой подарок. Это шахматная доска и пластиковый пакетик с фигурами. Становится не по себе. Сын поднимает взгляд на меня – а не на дарительницу миссис Мейхон.
– Что это, мама?
Я почти шепчу:
– Шахматы.
– Кто лохматый? – переспрашивает Томас.
– Не лохматый, а такая игра, – объясняет миссис Мейхон. – Называется шахматы. Интереснее во всем свете не сыскать.
Томас осторожно, по одной, достает из пакетика фигуры, сортирует: сначала короли, затем ферзи, далее слоны, кони, ладьи и, наконец, пешки. Названия произносит миссис Мейхон. Я от каждого слова внутренне сжимаюсь. Не слышала их с отрочества. Со времен Саймона.
Томас хватает белого слона, протягивает миссис Мейхон.
– Он плохой, да?
Фигура и впрямь выглядит зловеще: безглазая, с оскалом прорези.
– Он может стать плохим, а может – и хорошим. Как и остальные фигуры, – миссис Мейхон улыбается. – Всё от ситуации зависит.
Томас засматривает ей в лицо, переводит взгляд на меня.
– Мама, а пусть миссис Мейхон с нами поужинает?
Я-то рассчитывала провести тихий вечер наедине с сыном… Но теперь деваться некуда. И я говорю как можно радушнее:
– Разумеется! Прошу вас, миссис Мейхон, останьтесь на ужин.
Она, кажется, именно этого и ждала.
– С удовольствием, Мики. Только учтите – я придерживаюсь вегетарианской диеты.
Честное слово, не женщина, а шкатулка с сюрпризами.
Заглядываю в кухонные шкафы, в холодильник, в морозилку. Везде хоть шаром покати. Придется варить спагетти и приправлять томатным соусом (самую малость просроченным). Яркости блюду придаст брокколи, чудом завалявшаяся в морозилке.
Разговор не клеится. Надо поскорее накрыть на стол.
Наконец мы уселись. Миссис Мейхон я устроила во главе небольшого стола, ей же первой положила спагетти. Мы с Томасом сидим друг против друга. Домашний лимонад разлит по стаканам. Он пахнет мятой – миссис Мейхон, оказывается, растит ее прямо на подоконнике. Делаю глоток – и словно получаю вкусовое подтверждение, что лето все-таки бывает в природе. А то я уже в этом разуверилась. Томас приканчивает свою порцию в три глотка.
Жуем молча, и эта тишина напрягает Томаса. Ему хочется, чтобы я и миссис Мейхон подружились.
Откашливаюсь. Решаюсь на вопрос.
– Миссис Мейхон, вы и родились в Бенсалеме?
– О нет. Я из Нью-Джерси.
– Понятно. Хороший штат.
– Да, очень хороший, – миссис Мейхон кивает. – Я росла на ферме. Фермы обычно не ассоциируются с Нью-Джерси. Но только не для меня.
Продолжаем есть. Миссис Мейхон ляпнула соусом на свитер с олешками, и мне кажется – я несу ответственность за это пятно. Хоть бы миссис Мейхон подольше его не заметила, а то еще смутится…
Переглядываюсь с Томасом.
– Что же привело вас в Бенсалем?
– Сестры Святого Иосифа, – просто отвечает миссис Мейхон.
Киваю. Так вот кто эти монахини на старом фото, что я заметила у миссис Мейхон в доме…
– Они преподавали в вашей школе?
– Нет. Я сама была одной из сестер.
– Одной из сестер? – повторяю машинально.
– Да. Я была монахиней. Целых двадцать лет.
Язык так и чешется спросить: «Почему же вы стали мирянкой?» Лучше не надо. Это, пожалуй, бестактно.
* * *
После ужина Томас усаживается за шахматную доску и начинает расставлять фигуры.
– Иди-ка сюда, – зовет миссис Мейхон, похлопывая по дивану. – Я тебя научу.
