Машина едет практически на автопилоте. Выкручиваю руль налево-направо, в зависимости от команд навигатора. Хоть убей, назад дорогу сама не найду.
Отец откашливается.
– Сама понимаешь, Микаэла, – мне с ней туго пришлось. Но я себе говорил: вот шанс исправить прошлое. Вдобавок я сам – бывший; знаю, почем фунт лиха. Мало соскочить – надо еще и удержаться. До сих пор два-три раза в неделю на группу хожу. Могу и Кейси с собой брать. Куратора ей подыщем. Выкарабкаемся. Тем более у меня работа хорошая. Я ведь, Микаэла, университет кончил. А ты думала! Высшее техническое имею. Спец по информационным технологиям твой папка. Зарабатывает – дай бог каждому. Короче, хватит денег и на Кейси, и на малыша.
Краем глаза вижу: отец ждет моей реакции. Хочет, чтобы я им гордилась? Я пока не горжусь.
– В общем, – продолжает он, – Кейси сказала, что уже слезает. Когда может достать субоксон – принимает его. Но я ее к врачу отвез. Тот говорит: «Таким беременным не субоксон нужен, а метадон. Причем регулярно». Записали мы ее на метадоновую программу. С тех пор она держится.
– Значит, она у тебя, – выдавливаю я.
– Вот именно. В этом самом доме.
– Значит, она жива.
– Живехонька.
Долго молчу.
– А мне с ней увидеться можно?
Теперь долго молчит отец.
– Тут такое дело… По-моему, она тебя видеть не захочет. Она мне про своего сына всё рассказала.
Меня передергивает. Едва не кричу: «Это мой сын! Мой!»
– Она, Микаэла, с этого и начала. С сына. Как порог переступила – так сразу и выложила. «Я, – говорит, – с ней ничего общего иметь не желаю». Это с тобой.
Отец усмехается и продолжает:
– Знаешь, что странно? Чем дольше она держится, тем больше о тебе говорит.
– Ей до полного очищения еще как до неба, – цежу я.
Жестоко получилось. Зло.
Но отец, кажется, вполне согласен. Это ясно по его лицу, по мутному силуэту, который и виден только благодаря тусклым уличным фонарям.
– Понимаю тебя, Микаэла, – мягко говорит отец. – Так многие думают: что дурь, что метадон – разница невелика.
Он умолкает, и я не выдерживаю:
– А ты другого мнения?
Отец пожимает плечами.
– Не знаю. Не помню. Я и с метадона тоже соскочил. Но в самом начале он был мне нужен. Без него я бы до сих пор кололся.
Некоторое время мы оба молчим. Продолжаю рулить. Теперь я на широком, прямом шоссе. Никаких зигзагов, никаких поворотов. Внезапно вижу мерцающую гладь. Впереди – река, что пролегла через всю мою жизнь. Никуда от нее не денешься.
– Вправо забирай, – говорит отец. – Не то с моста сорвешься.
Но я просто жму на тормоз. Гашу фары, полосующие тьму.
– Ты у Кейси с языка не сходишь, – продолжает отец. – Ей тебя не хватает. Ей нужна семья.
– Ха!
Этот звук вырывается у меня, когда я не в своей тарелке. Когда от бессилия пытаюсь серьезную проблему сделать шуткой.
– Короче, я решил второй раз в Бенсалеме счастья попытать. А хозяйка твоя сказала, что ты там больше не живешь.
– Это по моей просьбе. Я не поняла, кто меня ищет. На другого подумала.
Резко включаю верхний свет. Достали потемки.
– Ты чего? – Отец непонимающе щурится.
Вот она, татуировка под ухом. Три буквы: «Л. О. Ф.», шрифт с завитками.
Не сразу соображаю, что это – мамины инициалы.
Отец замечает, куда я смотрю, трогает татуировку, поглаживает, трет, как место ушиба. Отворачивается.
– Ты тоскуешь по ней, да, Микаэла? Вот и я тоскую.
* * *
Лишь к девяти вечера останавливаю машину возле отцовского дома.
Мы с отцом ничего не запланировали, ни о чем толком не договорились, только телефонами обменялись. Пока я и Кейси дозреваем до примирения, этого достаточно.
Отец обещал поговорить с ней обо мне. Настроить ее положительно.
– Вы друг дружке необходимы. Это ясней ясного, – убеждает отец.
Я упрямлюсь.
– Не надо ее настраивать. Не хочет общаться – я это переживу.
– Ладно. Как знаешь, Микаэла.
Впрочем, по интонации понятно – отец не верит насчет «переживу».
* * *
Уезжаю не сразу. Смотрю отцу вслед. Вот он взошел на крыльцо. Скрылся в доме. Жалюзи не опущены, и видно, что делается там, внутри. Каждое из освещенных окон внушает надежду: вот сейчас мелькнет Кейси.
Не мелькнула. Я достаточно долго ждала. Пора ехать.
Телефон разрядился, и от этого не по себе. Ненавижу, когда нельзя позвонить и узнать, как там Томас.
Дорога пустынна. Падает легкий снежок. Луна желтая и с виду жирная, как сыр. Чем сейчас заняты Томас и миссис Мейхон? Наверное, устроились на диване, смотрят по телевизору что-нибудь рождественское; по крайней мере, надеюсь, что это так. Может, к моему возвращению Томас еще не ляжет спать. Может, я сама пожелаю ему доброй ночи. Тогда чувство вины перед ним будет не так тяжко.
* * *
Ближайшее к двери окно слегка помигивает. Осторожно поворачиваю ключ в замке. Не хочу скрежетать – вдруг Томас уже заснул? Дверь поддается примерно на дюйм – и застревает. Налегаю на нее плечом. Дверь приперта изнутри.
В окне появляется круглое встревоженное лицо миссис Мейхон. Ее взгляд устремлен за мою спину – будто она боится «хвоста».
– Мики, это вы?
– Конечно, я. Кто же еще? Что случилось? Где Томас?
– Подождите минутку…
Слышится скрежет – миссис Мейхон двигает по полу что-то тяжелое. Наконец дверь распахивается. Вхожу, озираюсь в поисках сына.
– Где Томас, миссис Мейхон?
– В детской. Он спит. Слава богу, вы вернулись… Вас тут искали.
– Кто?
– Полиция! Примерно час назад приехали, да как зазвонят в звонок! Томас перепугался, бедняжка. Меня чуть удар не хватил. Ну, думаю, всё. Сейчас скажут, что вы погибли. А они: звоним, дескать, мисс Фитцпатрик, а она недоступна. Вот и нагрянули.
– Просто у меня телефон разрядился. Да кто конкретно нагрянул? Фамилии они назвали?
Миссис Мейхон выуживает из кармана визитную карточку. На ней написано: «Детектив Дейвис Нуэн».
– Был еще один. Его фамилию не помню.
– Случайно, не Ди Паоло?
– Точно.
– Что им нужно было? – Говоря, ставлю телефон на подзарядку.
– Ну, мне-то они не сказали! – Миссис Мейхон поджимает губы. – Просили вас перезвонить.
