А степь все тянулась и тянулась, видимо, вознамерившись посоперничать в своей бесконечности с никуда не торопящимся временем… Впрочем, судя по невысокой скорости передвижения каравана, нам тоже некуда было торопиться. И то верно, ибо самое бессмысленное, что можно придумать, – это гоняться за жизнью или убегать от смерти. От последней и вообще бегать не рекомендуется, а то умрешь смешно: уставшим и потным…
Грязно-оранжевый Сол лениво сполз за пологий холм, и сразу же после этого на землю обрушился страшный ночной холод. Закутанные в бурнусы старцы колобками скатились с верблюжьих спин, развив прыть, которую я никогда бы в них не заподозрила. Из огромных мешков были извлечены странные черные камни, которые, будучи положенными в костер, давали яркое и жаркое пламя. Степняки называли их «каменным углем». Я же, в свою очередь, немало изумила этих привыкших экономить воду людей: с помощью кувшина Лаллэдрина превратила десять капель жидкости в щедрую порцию, напоившую всех. И даже вечно невозмутимые верблюды радостно фыркали, шумно опустошая поднесенные им бурдюки с бесценной влагой.
– Малышка, ты умудрилась очаровать всех! – насмешливо прокомментировала Ребекка, обнимая меня за талию и укрывая лоскутом тонкого войлока. – Кажется, впервые в жизни эти старики напились вдоволь.
– И верблюды тоже! – поддакнул Беонир, ревниво отпихивая морду ластившегося ко мне дромадера
[6]
. – Пошел вон, вместилище вонючих харчков!
– Всех, кроме непоколебимого шейха Самира, – поправила я, из-под локтя воительницы испытующе поглядывая в сторону хитроумного аль-Фаруха, отстраненно усевшегося чуть поодаль.
Проследив за однообразными, часто повторяющимися движениями его ладоней, а также за беспрестанно шевелящимися губами, я пришла к логичному выводу: мужчина молится.
– Интересно, возможно ли изменить его точку зрения на уготованный для нас обряд?
– Особенно резко точку зрения меняет хороший удар в глаз! – сварливо проворчала Ребекка. – Не надейся – шейх упрямее верблюда, он не передумает.
Я печально вздохнула, потуже завернулась в войлок и устало закрыла глаза, смиряя бушующий в голове круговорот мыслей. Нужно выспаться, ведь завтра я должна быть сильной и смелой. Гибкой, стремительной и проворной. Совсем как змея…
Джайлз благополучно миновал шумные городские улицы, буквально бурлившие от обилия новостей. Он усердно заворачивался в найденный посреди подземного хода темный плащ, скрывая свою звезду, пламенеющую тревожным багряным светом. Что она предчувствует? Чародей уже неоднократно задавался этим важным вопросом, но ответа все не находилось. Он шел по наитию, совершенно не представляя конечной цели своего пути. Губы юноши кривила горестная улыбка… На какое-то время ему удалось избегнуть смерти, но то, что ожидало его впереди, не стоило называть лучшей долей. Какое наказание считается наиболее страшным у оседлых народов, уже многие сотни лет привязанных к своей земле? Смерть? Нет, изгнание. А ведь Джайлзу предстояло именно это…
На сердце стало холодно. Он приказал себе быть осмотрительнее, не привлекать лишнего внимания, ничем не выдавать своего статуса беглеца: надо придать лицу бесстрастное выражение и, как завершающий штрих, украсить губы безмятежной улыбкой. Все вроде бы складывается удачно, внешние приличия соблюдены, но почему-то на душе скребутся кошки. Может, нужно вернуться? Вернуться, пока не стало слишком поздно… Но, как на беду, Джайлз обладал излишне богатым воображением. Вернуться. А это значит… Он мысленно увидел городскую площадь, роскошный эшафот, сооруженный из свежего, подвезенного эльфами дерева, выступающие смолистые капли на добротно отесанных боках бревен… Чародей видел, как сам он поднимается по ступенькам помоста, одетый в рубище, как приходят в движение многочисленные приспособления для долгой казни, как его раскладывают на козлах и начинают отрубать сначала правую руку, потом правую ногу… Когда воображаемый пленник умер, у реального Джайлза судорогой свело нижнюю челюсть и панически задергались веки… Нет, не ради этого он жил и учился, не ради такой позорной смерти! Решено, обратного пути уже нет. Тьма, а ведь все начиналось так хорошо!..
Джайлз почти не помнил своего детства. Он точно знал лишь одно: родину не выбирают. Впрочем, как и родителей.
Будущий чародей не сомневался, что он родился в Блентайре. Он мало нуждался в обществе сверстников и дружбы ни с кем не водил. В его памяти сохранились лишь смутные картины и образы, полустертые пеленой огромного горя: два стола, ярко горящие свечи, занавешенные черной тканью зеркала и пара одинаковых узких гробов. Страшных, холодных… Наверное, в них покоились тела его скончавшихся родителей, но отчего именно они умерли, Джайлз так и не узнал.
Единственное, что частенько приходило к нему во снах, являясь из забытого прошлого, это видение большого и богатого дома. Нет, даже не дома, а целой усадьбы, расположенной за высоченной стеной из дикого камня. Низкий фасад центрального здания, окруженного парком и яблоневым садом, был облицован желтоватым мрамором. С одной стороны ему виделась веранда, увитая плющом, с другой – эркер под чеканным медным фонарем, тоже с дверью. А посередине – нечто среднее между коридором и длиннейшей анфиладой: цепь комнат с широкими арками вместо дверных проемов, каждая – своего цвета и особой отделки.
Он частично помнил самую лучшую из комнат: одновременно и гостиную, и кабинет. Полукруглое, во всю стену окно, мохнатый ковер на полу – нога вязнет. Кругом расставлены кожаные пуфики. В одном углу письменный стол, в другом – альков с кроватью. И самая ценная деталь интерьера: в рабочем углу устроена специальная дверь, ведущая в библиотеку, где живут книги. Сотни и сотни книг. Все четыре стены библиотеки заняты зеленым бархатным диваном, переходящим в книжные полки. Чтобы подойти к ним поближе, он по боковой лесенке забирался на спинку дивана и шел вдоль книжных рядов эдакой необычной, обшитой деревом тропкой. В центре книжной залы – несколько горшков с цветами и карликовый фонтан… Позднее, повзрослев и став чародеем, Джайлз вдоль и поперек исходил весь Блентайр, но так и не нашел этот дом…
Сцена следующая: одетая в траур женщина в непроницаемой вуали берет его за подбородок, через сетку, спускающуюся с ее шляпки, испытующе вглядывается в личико рыжекудрого мальчика и печально вздыхает:
– Сиротка! Пойдем со мной, маленький Джайлз! Скажи, ты хочешь стать чародеем?
Джайлз конечно же не понимает, о чем говорит таинственная женщина, но поскольку ее слова подкреплены большим сахарным петушком на палочке, радостно кивает и с готовностью вцепляется в протянутую ему руку. Его уводят…
Новая сцена: миновало несколько беззаботных лет, проведенных в высокой башне, среди стайки таких же, как и он, малышей. Джайлз вытянулся, научился читать и писать, но исподволь мечтал о чем-то большем, испытывая необузданную тягу к учебе. Вернее, он с необычайной готовностью впитывал в себя знания, как губка – но всегда понимал, что этого недостаточно. И вот однажды его мечта осуществилась. Мальчика забрали из сада, оторвав от увлекательной игры в камешки, а затем долго вели по бесконечным лестницам и переходам. Джайлз уже почти устал, когда его без объяснений втолкнули в холодную полупустую комнату. Из предметов в помещении имелись лишь две сафьяновые, брошенные на пол подушки, одну из которых занимала какая-то скрюченная фигура.
