Дорога сделала очередной поворот, и водитель с невольным вздохом облегчения нажал на тормоз. Впереди, забравшись на свободный от деревьев пятачок обочины и чуть не по самые окна утонув в море буро-желтых мертвых папоротников, стоял еще один автомобиль — тоже японский, тоже полноприводной, совсем новый и баснословно дорогой, он смотрелся здесь, в лесу, так же неуместно, как и серебристый «лексус» Стрельцова.
— Неужто приехали? — не поверил собственной удаче водитель.
— Молодец, — похвалил его Стрельцов. — Не растерял природные инстинкты. Чутье — оно, брат, лучше любого навигатора…
Он прислушался к своему собственному чутью, но оно молчало. Беспокойство, давно ставшее привычным фоном его существования, естественно, никуда не делось, но в последние дни оно ослабело, снизилось до приемлемого уровня. Причиной тому была недавняя поездка в спортзал — вернее, в спортивно-развлекательный комплекс, в одном из залов которого тренировался претендент на звание чемпиона мира по боям без правил Марат Дугоев.
Выяснить, был ли телохранитель будущего чемпиона тем самым человеком, которого покойный Чайник нанял для ликвидации генерала ФСБ Потапчука, Петру Кузьмичу так и не удалось. Как он и говорил Вышегородцеву, это был как раз тот случай, когда повышенная осторожность оказалась излишней и пошла во вред делу. Если бы он не так старательно обходил стороной этот чертов спортзал и активнее вмешивался в ход второстепенных событий, можно было избежать многих тревог и волнений, не говоря уже о глупостях, которых, оставшись без присмотра, наделал Лис. В этом случае Петру Кузьмичу, по крайней мере, не пришлось бы узнавать, что интересующий его человек исчез без следа, через две недели после его исчезновения. А он действительно исчез: его никто не видел с той самой ночи, когда он отыскал сбежавшего чемпиона и сорвал затеянное им самоубийственное мероприятие, устроив массовую драку в пустующем складском ангаре.
Видимых причин подаваться в бега телохранитель не имел, поэтому высказанное Лисом предположение, что этот самый Федор Молчанов либо убит, либо лежит в коме с проломленным черепом в какой-нибудь захолустной больничке, представлялось Петру Кузьмичу не только наиболее предпочтительным, но еще и самым правдоподобным. Если бы его опасения подтвердились, противник давно дал бы о себе знать тем или иным, более или менее неприятным способом. Но вокруг царили тишь, гладь и божья благодать, и, следовательно, всполошился он напрасно: никакой подставой, никаким коварным планом тут даже не пахло, и все, кто должен был умереть, честно умерли в порядке установленной очередности: сперва Потапчук, за ним киллер в темных очках и так далее, вплоть до исчезнувшего телохранителя. Он исчез, не забрав жалованья за целый месяц; для пропойцы, каковым, по словам всех, кто его знал, он являлся, такая сумма была целым состоянием, и отказаться от нее по доброй воле он просто не мог. Значит… Э, да что там! Все вместе это означало, что о нем можно с чистой совестью забыть. Даже профессионалы допускают ошибки, и даже смелым, умным, уверенным в себе людям свойственно иногда просыпаться в холодном поту, с колотящимся сердцем, испугавшись рожденного собственным подсознанием кошмарного монстра. Петр Кузьмич Стрельцов не был исключением из общего правила и после поездки в спортзал частенько ловил себя на чувстве неимоверного облегчения, которое испытываешь, проснувшись от собственного вопля и обнаружив, что опасность, от которой уже не чаял спастись, тебе всего-навсего приснилась.
Прощаясь, он велел Лису звонить, как только узнает что-нибудь об исчезнувшем телохранителе. На звонок он не рассчитывал, и звонка не последовало: вместо него пришло послание по электронной почте, странное содержание которого и стало причиной появления Петра Кузьмича в столь неподходящем для деловых встреч и переговоров месте, как этот усеянный красно-золотыми листьями, готовящийся к погружению в долгую зимнюю спячку подмосковный лес.
«Буду ждать, где лежит Палыч, — гласило электронное письмо. — Это экстренно и неотложно. Лис».
Где лежит Палыч, которого Лис по настоятельной просьбе своих спонсоров сдал со всеми потрохами, Петр Кузьмич не знал, но это знали его гвардейцы — сидевший за рулем Слава Горшенин и его бессменный напарник Борис Сабуров, по прозвищу Кайман. (У Каймана был странный дефект дикции: он превосходно выговаривал звук «р» во всех словах, кроме одного-единственного. Это слово было «карман»; в его исполнении оно звучало как «кайман», и народ, который, как известно, сер, но мудр, просто не мог пройти мимо такой редкой, уникальной особенности.) Горшенин и Кайман знали, где лежит хозяин СТО из подмосковных Люберец, потому что сами его сюда положили — естественно, при непосредственном участии Лиса, каковое участие гарантировало его молчание о подробностях смерти Палыча и его отмороженных на всю голову клевретов.
— Да, ребятушки, — разглядывая стоящий среди папоротников автомобиль, протянул Петр Кузьмич, — если это здесь, то я вынужден извиниться за все разы, когда мне случалось обозвать вас лентяями. Тащить труп в такую даль…
— Три трупа, — поправил Горшенин, выключая зажигание.
— Тем более, — сказал Стрельцов. — В такую даль, по такой грязище, и вернуться вовремя, да еще и на чистой машине — это подвиг! Вернее, качественный, глубокий прогиб. Знал бы — выписал премию.
— Оно и сейчас не поздно, — как бы вскользь заметил Кайман, вынимая из наплечной кобуры пистолет и деловито проверяя обойму.
— Прогиб перед начальством — не убийство, у него короткий срок давности, — назидательно сообщил Стрельцов. — В данном случае этот срок уже истек, придется вам подождать другого случая.
— Поднят ворот, пуст кайман, — тихонько пропел Горшенин и хихикнул.
Кайман красноречиво посмотрел на него, на пистолет и снова на него, словно прикидывая, не пустить ли шутки ради оружие в ход.
— Нихт шиссен, — быстро сказал Горшенин и поднял руки.
— Хватит валять дурака, — призвал подчиненных к порядку Стрельцов. — Ну, где он, этот старый клоун?
— Грибы собирает, — предположил Кайман.
— Или рыдает на могиле друга, — выдвинул встречную версию Горшенин.
— Хрен он ее найдет, — уверенно заявил Кайман. — В том осиннике все места на одно лицо, никаких примет.
— Может, выйдете посмотрите? — сдержанно предложил Стрельцов. — Или мне прикажете идти?
Охранники безропотно полезли из машины, держа наготове пистолеты. Здесь, в лесу, это не могло вызвать нареканий со стороны полиции, и, хотя острой необходимости в демонстрации огневой мощи не было и не предвиделось, Петр Кузьмич не стал их одергивать. Любовь к оружию заложена в каждом мужчине на генетическом уровне — не природой, конечно, а матерью-историей, на всем протяжении которой жизнь мужчины и его семьи зависела именно от оружия. Так что пусть ребята потешатся, тем более что обстановка к этому весьма располагает: молчаливый, будто вымерший, осенний лес, мрачное местечко — кусты, елки да папоротники, стоящая посреди всего этого пустая машина, полное безлюдье…
Озираясь на всякий случай по сторонам, словно и впрямь ждали нападения из засады, «гвардейцы» приблизились к автомобилю Лиса. Горшенин открыл дверцу со стороны водителя и заглянул в салон. Он сейчас же отступил от машины на шаг и взял пистолет на изготовку, обхватив пальцами левой руки ладонь правой, как будто собрался вести прицельный огонь. Лицо у него теперь было напряженное, ищущий взгляд так и шарил из стороны в сторону, пытаясь проникнуть сквозь пеструю путаницу ветвей. В кустах вдруг вспорхнула, часто молотя крылышками и сбивая с веток желтые листья, мелкая лесная пичуга. Горшенин резко развернулся на звук всем корпусом, вскинув пистолет, и лишь в самый последний миг расслабил уже начавший давить на спусковой крючок палец.
