— Я бы не советовал торопиться, — неожиданно возразил Сиверов. — Ничего конкретного, — быстро произнес он, отвечая на полный требовательного изумления взгляд генерала. — С виду все просто отлично, можно смело умывать руки. Но как-то мне не по себе. Кажется почему-то, что все далеко не так просто.
Федор Филиппович снова помрачнел, уже далеко не впервые не по своей воле оказавшись лицом к лицу с кричащим противоречием между собственными убеждениями и суровой реальностью. Ко всякого рода мистике он относился как к полнейшей ерунде, не стоящей времени и слов, которые люди тратят на обсуждение этой темы. Вместе с тем Сиверов не единожды на деле доказывал свою способность заглядывать в будущее. Иногда это выражалось в более или менее детальных прогнозах типа «в ту дверь не входи, костей не соберешь», но чаще всего Глеб, как и полагается уважающему себя оракулу, облекал свои пророчества в такие вот расплывчатые, лишенные какой бы то ни было конкретики формулировки. Кажется ему… И ведь ничего не возразишь: за все годы знакомства с ним Федор Филиппович не мог припомнить случая, чтобы Слепого подвели его туманные предчувствия.
— Чтоб тебя, — сказал он с досадой, передумав вставать. — Вот зачем ты взял с собой Ирину. А я-то, старый дурень, голову ломаю: что это, думаю, за семейный пикник?
— Надо ненадолго отъехать, — подтвердил Сиверов.
В сенях скрипнула входная дверь, послышались легкие шаги, и Федор Филиппович проглотил готовый сорваться с губ вопрос. Куда собрался его агент, генерал смутно догадывался, но о том, что, кроме сувениров, могло ему там понадобиться, не имел ни малейшего представления.
— Послушай, а где ты поставил машину? — войдя в комнату, спросила румяная после прогулки по свежему воздуху Ирина. — Я полдеревни обошла, а ее нигде нет…
— Там, — туманно ответил Глеб и махнул рукой, указав произвольное направление. — Ну и как тебе понравилось это местечко?
— Дивное, — сказала Ирина. — Давно я не ощущала такого покоя. Все эти дачи, загородные дома — не то. Там все какое-то искусственное, даже природа. А здесь просто здорово!
— Вот и превосходно, — быстро сказал Глеб. — Надеюсь, за недельку-другую вся эта красота тебе не надоест.
— Что? — удивилась Ирина.
— Я говорю, Федор Филиппович наверняка соскучился по домашней стряпне, — предпринял фланговую атаку изобретательный Сиверов. — В его возрасте вредно сидеть на макаронах, тушенке и картошке в мундирах. Ты скрасишь его одиночество, он тебя, если что, защитит…
— Одной левой, — авторитетно подтвердил генерал и, не вставая из-за стола, изобразил боксерскую стойку. — Боевое самбо, карате, дзюдо…
— СПС, — подсказал Глеб.
— И это тоже.
— Какой еще СПС? — уцепилась за незнакомое слово сбитая с толку Ирина.
— «Сапсан», — пояснил Глеб. — Это такой сокол. Товарищ генерал обожает соколиную охоту. Помнишь, у Булгакова: его превосходительство любил домашних птиц и брал под покровительство хорошеньких девиц…
— Послушайте, вы это серьезно? А меня вы спросили? — возмутилась Ирина, поняв наконец, что это не шутка и не розыгрыш. — Я вам кто — крепостная? Это что тут у вас — сделка купли-продажи?
— Я тебя не продаю, а просто сдаю в краткосрочную аренду, — возразил Глеб. — Вернее, на ответственное хранение. Под расписку.
— То есть спорить бесполезно, — многообещающим тоном констатировала Ирина.
— В данный момент — увы, да. Абсолютно.
— Убью интригана, — пообещала Ирина.
— Меня Федор Филиппович защитит, — спрятался за начальство Сиверов. — Боевое самбо, дзюдо… Знаешь он какой!
— Не будет он драться с женщиной, — безнадежно отмахнулась от его болтовни погрустневшая Ирина. — Особенно из-за такого скользкого типа, как ты.
— Факт, — вставил словечко в их диалог на всякий случай отодвинувшийся вместе со стулом к самому окну генерал.
— Знала бы — взяла с собой работу, — окончательно загрустила Ирина. — Что же я тут буду делать целую неделю, уже не говоря о двух? С меня же заказчик голову снимет!
— Ну, раз уж отдыхать тебе невмоготу…
Жестом фокусника Глеб извлек из-за печки незаметно пронесенную в дом сумку, а из сумки — ноутбук жены. Ирина обреченно вздохнула, Федор Филиппович молча покачал головой: похоже, этот хитрец все заранее продумал.
— Я тебя все-таки убью, — пообещала Ирина.
— Обязательно, — сказал Сиверов. — В порядке живой очереди.
Глава 18
Над лесом быстро сгущались сумерки, казавшиеся особенно скоротечными и темными здесь, в гуще молодого осинника, куда почти не проникали отсветы угасающего за пеленой облаков октябрьского дня. Набросанная поверх свежей могилы куча старого валежника при таком освещении напоминала груду чудовищно крупных рыбьих костей, оставшуюся после пиршества какого-то великана, у которого сегодня, по всему видать, был рыбный день.
Уже припорошенные нападавшей с деревьев листвой ветки были частично разбросаны и присыпаны вывороченным снизу рыжим суглинком. Темневшие кое-где на серебристо-серых от старости сучьях и жухлой траве пятна крови в сумерках казались черными, как отработанное моторное масло. Прямо от могилы начиналась, уходя куда-то в заросли, полоса примятой травы, густо помеченная все теми же черными пятнами и брызгами. Если бы здесь и сейчас очутился человек, наделенный элементарными навыками следопыта и хоть каким-то воображением, с ним мог бы случиться сердечный удар или, как минимум, приступ неконтролируемой паники: следы прямо и беспристрастно указывали на то, что некто совсем недавно выбрался из засыпанной землей и замаскированной валежником ямы, прополз с десяток метров, пачкая траву и мох своей кровью, а затем поднялся на ноги и убрел куда глаза глядят. Сумерки и воображение дорисовали бы и без того жуткую картину, и случайный свидетель с дикими воплями ринулся бы напролом через кусты, спасаясь от вышедшего на охоту вурдалака.
Собственно, человек, который в полубессознательном состоянии медленно, но упорно продвигался вперед через молодой осинник, на вид мало отличался от восставшего из могилы покойника. Несмотря на прохладу осеннего вечера, которую правильнее было бы назвать холодком, он был голый по пояс. Его обнаженный торс покрывали грязные разводы; кровавые лохмотья — все, что осталось от приобретенной в дорогом бутике белоснежной рубашки, — частично были обмотаны вокруг головы, а частично — вокруг правой руки в районе локтевого сгиба. Ниже повязки руку покрывала страшная на вид, мокро лоснящаяся кора запекшейся, перемешанной с землей крови; человек поддерживал раненую руку здоровой, пальцы которой сжимали пистолет — тот самый, из которого в него стреляли. Кровь и грязь покрывали лицо, превращая его в кошмарную маску, в прорезях которой отсвечивали мертвенным блеском мутные от нестерпимой боли глаза и оскаленные зубы. Он брел, пьяно покачиваясь, спотыкался, падал, но снова поднимался и продолжал путь, стараясь ни на йоту не отклониться от маршрута, который пару часов назад привел его на дно братской могилы.
